Прочиталъ я объ отвратительномъ преступленіи на Николаевской желѣзной дорогѣ, разоблаченномъ, благодаря студенту Феликсу Борецкому….
– Опять!.. Когда же этимъ свинствамъ конецъ будетъ?
Въ то время, какъ мы, передовые россіяне ХХ-го вѣка, жуемъ и пережевываемъ вопросъ о женскомъ политическомъ равноправіи, съ тѣмъ, чтобы, въ конечномъ результатѣ жеванія, выплюнуть постыдное «нѣтъ», – нравы милаго отечества нашего весьма замѣтно и увѣренно пятятся къ вѣку Х-му: къ древлянской патріархальности, которая умыкала женъ y воды, жила обычаемъ звѣринымъ и срамословила предъ матерями и снохами своими. Тонъ этому восхитительному попятному движенію общественнаго темперамента дали, конечно, безстыдства разнузданныхъ хулигановъ, на службѣ y погромной политики, воинствующей подъ знаменемъ «Все позволено». Пресловутое паломничество черной сотни за оптовою индульгенціей отъ іерусалимскаго патріарха сѣло на мель. Но оно, собственно говоря, и не нужно было, – лишняя роскошь. Они, паломники эти, давнымъ-давно само себѣ все позволили. Сейчасъ по Руси мечется, будто стая бѣшеныхъ волковъ, не одна сотня, быть можетъ, даже не одна тысяча, сполоумленныхъ проклятымъ девизомъ этихъ человѣкоподобньтхъ павіановъ – Карамазовыхъ, которымъ карамазовщину прививаетъ политика не только ласкательной и заигрывающей, но даже взяточной безнаказанности. Все позволено, – лишь бы «мѣткій твой кистень» пребылъ съ нами во всѣ дни, всегда наготовѣ засвистать надъ враждебнымъ станомъ «погибающихъ за великое дѣло любви»! Россія переживаетъ сейчасъ времена, очень похожія на тѣ, когда по Италіи бродили стада двуногаго сброда, которыя народъ выразительно называлъ «сволочью Бурбона». Встрѣча съ сими человѣкообразными несла для мужчины грабежъ и смерть или увѣчье, a для женщины – непремѣнное изнасилованіе. И на нихъ не было никакого суда – ни человѣческаго, ни божескаго. Потому что re Bomba авансировалъ имъ уголовную амнистію, a папа Пій IX отпущеніе грѣховъ прошлыхъ, настоящихъ и будущихъ. При всей своей гуманности, при всемъ своемъ отвращеніи къ пролитію крови, Гарибальди разстрѣливалъ «сволочь Бурбона», именно какъ бѣшеныхъ волковъ.
«Сволочь Бурбона», въ Италіи, была арьергардомъ и отраженіемъ арміи и полиціи деспотическаго королевства, развивавшихъ тѣ же нравы. Русскимъ, пережившимъ 1905–1907 годы: ужасы черносотенныхъ погромовъ и усмирительныхъ экспедицій, тутъ комментаріи излишни: sapienti sat!..Позволю себѣ напомнить читателямъ маленькій эпизодъ изъ исторіи еще первой Думы, навѣрное, забытый ими, – такъ мимолетно скользнулъ онъ въ отчетахъ, да и приключился-то онъ чуть ли не въ предпослѣднее засѣданіе покойнаго «парламента». Кто-то изъ депутатовъ требовалъ интерпелляціи по поводу отчаянныхъ телеграммъ изъ Подольской губерніи, что «солдаты насилуютъ дѣвушекъ и разбиваютъ сундуки». Противникомъ интерпелляціи выступилъ Михаилъ Стаховичъ. Онъ съ жаромъ доказывалъ, что Думѣ незачѣмъ отвлекаться отъ очередныхъ занятій, такъ какъ запросъ, возбуждаемый по поводу подольской телеграммы, не принадлежитъ къ числу спѣшныхъ…. До какого отчаянія въ странѣ своей надо дойти, чтобы провозгласить вопросомъ второстепенной категоріи и неспѣшнымъ къ разрѣшенію протестъ противъ изнасилованія женщинъ: есть, молъ, y насъ счеты кое съ чѣмъ поважнѣе!.. На чувствѣ русскаго человѣка, уже нѣсколько лѣтъ одержимаго, изо дня въ день, чудовищными впечатлѣніями совершенно сказочной дѣйствительности, набился претолстый мозоль, который болитъ только въ томъ случаѣ, если на него наступаютъ прямо и непосредственно.
Когда вся Россія полна была шумомъ по дѣлу Спиридоновой, пріятель, возвратившійся изъ Ниццы, разсказывалъ мнѣ разговоръ, случайно слышанный имъ на Promenade des Anglais, между двумя няньками, завезенными изъ Россіи катать вдоль моря въ колясочкахъ какихъ-то высокопоставленно-рахитическихъ дѣтей. Русскія Ѳетиньи чрезвычайно интересовались участью Спиридоновой, ужасались ея жестокими страданіями, ругали ея палачей и очень одобряли лицъ, энергически развивающихъ ея защиту. Но и критиковали.
– Вишь! – сказала одна изъ Ѳетиній – какъ господа крѣпко взялись, когда это самое дѣло дошло до своей сестры…
Стрѣла простодушная, несомнѣнно неумышленная, но тѣмъ болѣе болѣзненно ранящая нашего брата, интеллигента, прямо въ сердце. Вѣдь, вѣрно, правда это, господа. До того прочно рабство, столѣтіями воспитаннаго въ насъ и не успѣвшаго еще перевоспитаться, стараго классоваго чувства, со всѣми натертыми мозолями его симпатій и безразличій, что даже для такой примитивной эмоціи, какъ возмущеніе нарушеніемъ женской чести, русскому обществу необходимо было дождаться, чтобы это дѣло, какъ выражается ниццская Ѳетинья, «дошло до своей сестры». Дѣло Спиридоновой всколыхнуло негодованіемъ всю Россію, a потомъ Европу и Америку, потому что была опозорена интеллигентка, гимназистка, революціонерка. Сколько исключительныхъ условій, отягчающихъ вину, чтобы мерзости Жданова и Аврамова произвели должное впечатлѣніе. Все, что пережила Спиридонова, безпредѣльно ужасно. Но, увы, не одна Спиридонова въ Россіи. – Какъ водится y насъ, затрепавъ своимъ внимаыіемъ единичный актъ насилія до того, что онъ сталъ нарицательнымъ, общество гипнотизировалось имъ, почти не отвѣчая на тѣ видѣнія, однородныя и еще болѣе чудовищныя, которыя клубятся позади этой гипнотизирующей точки. Спиридоновыхъ въ Россіи была не одна, a сотни. Но эти, сотнями исчисляемыя Спиридоновы, не учились въ гимназіяхъ, не участвовали въ политическихъ партіяхъ, не стрѣляли въ чиновниковъ, – словомъ, для интеллигенціи, для образованныхъ людей, пишущихъ въ газетахъ и проповѣдующихъ съ трибунъ и каѳедръ, онѣ не были «своими сестрами». И вотъ бѣда ихъ, къ стыду общества, оказалась – какъ-будто – въ полъбѣды. Она оставалась предметомъ теоретическихъ негодованій, безъ всякаго перехода въ практическій протестъ дѣйствіемъ. Эги несчетныя, темныя Спиридоновы страдали, гибли, позорились не за борьбу, не за войну съ правительствомъ, a просто потому, что онѣ женщины, что y нихъ есть женская честь, которую можно отнять, и есть достаточно вооруженныхъ скотовъ, охочихъ до этого занятія, которымъ женская честь предавалась въ наградное пользованіе – въ родѣ прибавки къ пайку, что ли, или приварка какого-нибудь.
