Леонид Хомутов
Всё, всё настоящее русское было
Из повести «В лихолетье»
Трудовые подвиги советских людей в тылу, равно как и немеркнущие ратные подвиги наших воинов на фронте, имеют своим источником горячий и животворный советский патриотизм.
И. Сталин, 6 ноября 1944 года
Большинство советских людей, прочитав или услышав слова «труженики тыла», наверняка представят себе такую картину: промозглый, сумрачный цех одного из многочисленных эвакуированных на восток заводов; гул станков, напоминающий налеты вражеской авиации; женщины-станочницы в платках и телогрейках; пожилой мастер в потертом пальто и кепке, в неизменных круглых очках с веревочкой вместо заушников; и — мальчишки-подростки в обшарпанных малахаях, в отцовских пиджаках и мамкиных кофтах, взгромоздившиеся на пустые деревянные ящики из-под боевых снарядов, чтобы дотянуться до суппортов, резцов, до обрабатываемых деталей…
И под закопченными, едва не уходящими в небо потолками, почти вровень с урчащими, ползущими по рельсам мостовыми кранами — из края в край, от стены до стены — ставшие привычными для тружеников тыла оптимистические лозунги: «Всё для фронта! Всё для Победы!»
Ветеран Великой Отечественной войны, семидесятитрехлетний житель Челябинска Леонид Петрович Хомутов прислал в редакцию «Нашего современника» автобиографическую повесть-воспоминание «В лихолетье», отрывки из которой мы предлагаем вниманию читателей рубрики «Мозаика войны». Главный герой повествования, «мужичок с ноготок» Боря Ушаков — один из представителей многомиллионной армии тружеников тыла, которые вместе с воинами действующей армии «дни и ночи битву трудную вели» от Волги и Днепра до Урала и Сибири…
С утра было жарко. Хотелось купаться. И мальчишки стайками потянулись к речкам, которых в городе было две: Каменка и Исеть.
Боря — двенадцатилетний худощавый, невысокий мальчик — по дороге к Исети зашел к приятелю Вечке, который недавно переехал с семьей в новый собственный дом вблизи реки.
Вечка, поздоровавшись, шепнул на ухо:
— Подожди немного, я в огород, — и подмигнул плутовато.
Боря остался в сенцах, из которых видна была горница с нарядным столом посредине, за которым друг против друга сидели Вечкин отец — шофер автобазы и еще какой-то здоровенный мужик со звероватым взглядом. Они пили водку, закусывали пирогами, не спеша беседовали. В прихожей у перегородки Вечкина мать — невысокая, средних лет женщина — стирала в корыте белье и заливалась слезами, постоянно вытирая закатанным рукавом щеки. Плакала она частенько, как заметил Боря. Муж гулял напропалую, особенно в деревнях, куда часто ездил, и не являлся домой по неделям.
— Одесса пала… — доносился из горницы голос Вечкиного отца, — и Севастополь скоро падет. Вот увидишь… А уж потом немцы развернутся и вдарят по Москве!.. И нет силы остановить их!..
— Да-а, — мычал мужик, покачивая головой, склонившись над пирогом.
— Вот тебе и «да-а», — передразнил Вечкин отец. — Что делать-то будем?.. К новой жизни готовиться надо…
Боря повернулся и вышел во двор, а потом, не дожидаясь приятеля, обещавшего покормить его овощами с огорода (есть зверски хотелось), отправился к реке.
…Невыносимо было слышать такие «откровения». Ведь его-то отца, Бориного, уже 23 июня призвали в армию. А через месяц послали на фронт. Сначала письма от него приходили регулярно. А потом, осенью прошлого, 41-го, года, отец пропал без вести, когда фашисты начали свое первое генеральное наступление на Москву. И почему именно его отца, а не Вечкиного, например, или других, особенно эвакуированных, отправили на фронт воевать и умирать?! Разве это справедливо?.. В городе так и говорят: «Наших мужиков отправили на фронт умирать, а их привезли наших баб топтать!» Все ОРСы возглавили, все хлебные места позанимали. Золота полные карманы, денег — чемоданы. Цены на рынке на еду враз взлетели. Особенно на кур, яйца, сливочное масло… Вот уж действительно: «Кому — война, а кому — мать родна!»
В прошлом году даже их, пятиклассников, собрали в школе и классами отправили по разным колхозам на прополку. Он и не возмущался этим, да и никто не роптал. Правда, только не все явились. Некоторые давно уже были в деревнях у своих родных.
Боре не везло: сколько себя помнит, всегда жили в горкомхозовских домах, где не было огородов. Зато всегда много было семей, как пчел в улье. И еще больше Боря завидовал тем мальчишкам, у которых были дедушки и бабушки. У него почему-то ни одного и ни одной не было. Как-то года четыре назад он спросил маму: «А где наши дедушки и бабушки? Так охота сходить к ним в гости». Мать печально улыбнулась: «Они умерли». «Все?» — «Все…»
Когда еще приходили письма с фронта, Боря с гордостью читал их одноклассникам и уличным мальчишкам, бросившим учиться, но приходившим к нему иногда. В письмах отца много было советов и наставлений, с которыми невозможно было не согласиться. Труднее было выполнить. Главное: «Не бойтесь никакой черной работы, своим трудом помогайте нам. Отлично и хорошо учитесь и трудитесь. А мы с вашей помощью разобьем фашистского зверя…».
Искупавшись, Боря отправился домой.
![Филофиоли [семь рассказов]](/build/oblozhka.dc6e36b8.jpg)
