По топкой, не высохшей еще глинистой землѣ на огородъ входили четыре деревенскія женщины съ пестрядинными котомками за плечами. Женщины были одѣты въ синія нанковыя ватныя душегрѣи, изъ-подъ которыхъ виднѣлись розовыя ситцевыя съ крупными разводами короткія юбки, дававшія возможность видѣть, что всѣ женщины были въ мужскихъ сапогахъ съ высокими голенищами. Сѣрые шерстяные платки окутывали ихъ головы, а концы платковъ были спрятаны подъ душегрѣями. Женщины были одѣты, какъ говорится, въ одно перо, да и лица у нихъ были почти одинаковыя: круглыя, съ узкими глазами, съ лупившеюся почему-то кожею на щекахъ. Даже фигуры ихъ совершенно походили другъ на дружку: толстобрюхія, коротенькія, съ широкими плечами, съ большими красными руками. Онѣ вошли на огородъ сквозь открытыя ворота въ заборѣ и, поглядывая по сторонамъ, переминались съ ноги на ногу въ глинистой землѣ, смѣшанной съ навозомъ, и не рѣшались идти дальше. Былъ конецъ марта. Огородъ еще не былъ раздѣланъ, грядъ не было еще и помину, въ капустномъ отдѣленіи изъ земли торчали прошлогоднія потемнѣвшія кочерыжки, то тамъ, то сямъ лежали не разбросанныя еще кучи навоза и только около длиннаго ряда парниковъ, съ слегка приподнятыми рамами, копошились присѣвъ на корточки, такія-же точно женщины, какъ и новопришедшія. Парники находились на концѣ огорода. Женщины, копошившіяся около парниковъ, запримѣтя вошедшихъ на огородъ женщинъ, стали съ ними перекликаться.
— Землячки! вамъ кого? Вы чего ищете? кричали онѣ.
— Да намъ-бы вотъ тутъ… робко начали вошедшія на огородъ женщины.
— Не слышно оттуда. Коли что нужно — идите сюда.
Женщины, копошившіяся около парниковъ, стали манить ихъ руками. Къ парникамъ пришлось проходить мимо небольшой избы, не обшитой тесомъ, около которой лаяла, выбиваясь изъ силъ, привязанная къ сколоченной на скоро изъ досокъ будкѣ, собака.
— А не покусаетъ собачка-то? кивали пришедшія женщины на собаку.
— Ни-ни… Да она и на привязи. Коли робѣете, то подальше пройдите, послышался откликъ.
Женщины, увязая въ топкой землѣ, стали пробираться къ парникамъ. Собака надсажалась еще болѣе. Изъ избы вышелъ рослый мужикъ въ красной кумачной рубахѣ, въ жилеткѣ, сапогахъ съ бутылками, безъ шапки, съ всклокоченной головой и почесывался. Очевидно, онъ до сего времени спалъ.
— Вамъ чего, тетки? спросилъ онъ, лѣниво позѣвывая.
— Да вотъ тутъ землячекъ нашихъ нетути-ли?
— А вы какія сами-то будете?
— Новгородскія, боровичскія.
— Прогнѣвался на насъ Господь и ни одной барочки нынче на Мстѣ не разбило? Такъ васъ дразнятъ, что-ли? Знаемъ.
— И, милостивецъ, мы отъ Мсты-то дальнія. Мы сорокъ верстъ отъ Мсты.
— Все-таки, поди, кулье-то да мѣшки съ мукой приходили на Мсту ловить. Нѣтъ тутъ у меня вашихъ боровичискихъ. У меня покуда какія есть бабы и дѣвки — всѣ новоладожскія. Вамъ чего собственно нужно-то?
— Да ужъ извѣстно заработки ищемъ, на заработки пріѣхали.
— Въ такомъ разѣ нужно къ хозяину, а не къ бабамъ. Я хозяинъ.
Женщины закланялись.
— Не возьмешь-ли насъ, кормилецъ, поработать?
Мужикъ почесалъ лѣвой рукой подъ правой мышкой и помолчалъ.
— Голодухи вездѣ по деревнямъ-то. Вашей сестры нонѣ будетъ хоть прудъ пруди, сказалъ онъ. — Пока еще всѣ не пришли, потому для огородовъ еще рановато, но приходить станутъ стадами. Дешева нонѣ будетъ баба, вотъ потому я заранѣе и не связываюсь. Какъ у васъ съ кормами-то?
— Страсти Божія… отвѣчала баба постарше. — Къ Рождеству ужъ все съѣли.
— Ну, вотъ видишь. И такъ повсемѣстно. Я такъ разсуждаю, что къ Николину дню баба такая появится, что просто изъ-за однихъ харчей въ работу пойдетъ.
— И, что ты, милостивецъ!
— Вѣрное слово. Третьяго года по веснѣ урожай лучше былъ, а бабѣ цѣна была всего гривенникъ и уже много пятіалтынный въ день. Прошлой весной баба вертѣлась на двугривенномъ и четвертакѣ, а нонѣ годъ голодный. Ни сѣна нигдѣ, ни овса. Скотину всю продали, старухи въ кусочки пошли. Вся вотъ здѣшняя округа подъ Питеромъ въ безкормицѣ. Да и не подъ однимъ Питеромъ.
Бабы переминались съ ноги на ногу и переглядывались другъ съ дружкой.
— Вѣрно, правильно, подтвердилъ свои слова хозяинъ и еще, въ подтвержденіе своихъ словъ, спросилъ:- Ну, что, отъ радости вы сюда пришли въ Питеръ, что-ли?
— Да ужъ какая радость! Всѣ перезаложились и перепродались кабатчику, чтобъ на дорогу что-нибудь выручить. Полдороги ѣхали, а полдороги пѣшкомъ. Съ Любани пѣшкомъ идемъ, отвѣчали женщины.
— Ну, вотъ видите.
— Нѣтъ-ли, милостивецъ, чего поработать? кланялись женщины. — Мы-бы вотъ съ Благовѣщеньева дня…
— Съ Благовѣщенья до Покрова? Это чтобы на лѣто? перебилъ ихъ хозяинъ. — Нѣтъ, тетки, нынче такой ряды ни у кого не будетъ. Всякій себя бережетъ и опасается. Я говорю, что около вешняго Николы вашей сестры сюда столько понаѣдетъ, что изъ кормовъ брать будемъ. Съ какой-же стати передавать лишнее? А вотъ такъ, чтобъ ни вамъ не обидно, ни мнѣ не обидно, чтобы во всякое время и вы бы могли уйти, коли не понравится, да и я могъ-бы васъ согнать, коли мнѣ не выгодно. Васъ сколько?
— Да насъ четыре души.
— Ну, вотъ четыре души и возьму, коли дорожиться не будете. Только поденно. Баба нонѣ будетъ безъ цѣны, это вѣрно, потому годъ голодный. Погодьте, я только шапку надѣну, да кафтанъ накину, а то на вѣтру-то такъ стоять холодно, сказалъ хозяинъ, ушелъ въ избу и черезъ нѣсколько времени вновь появился въ картузѣ и въ синемъ кафтанѣ въ накидку. — Ну-съ, работа наша огородная — сами знаете…
