Серое от пыли судно на воздушной подушке остановилось перед моим киоском в ярмарочном ряду. Открылась дверца, и из тени в кабине на ослепительно яркий свет дня вышла поразительно худая женщина. Странное чувство охватило меня, почти шок, — такое бывает, когда видишь старого друга обезображенным после какой-нибудь трагической истории. Я порылся в памяти, но знакомое имя не всплывало. Голова женщины при ходьбе покачивалась из стороны в сторону. Черный облегающий костюм потемнел под мышками от пота, кровь еще капала из перевязанной правой руки — кисти там не было. Старая метиска попятилась, перекрестилась: «Que horror!»[1] Мальчишка уставился на женщину, разинув рот. «Una bruja!»[2] — крикнул он, и толпа одобрительно загудела: да, этот ходячий скелет, должно быть, ведьма.
Женщина с трудом пробралась к моему киоску сквозь толпу любопытствующих крестьян и положила окровавленную руку на прилавок. Я было раскрыл рот, надеясь, что язык сам отыщет ускользающее из памяти имя, а она спросила по-английски:
— Вы сеньор Анжело Осик?
Я кивнул, обрадовавшись, что она меня не знает, успокоенный тем, что этот хриплый голос мне не знаком.
Ее била дрожь, и, чтобы не упасть, она была вынуждена держаться за прилавок.
— Вы можете поправить… это… тело?
— Si,[3] да, — сказал я, осторожно притрагиваясь к обрубку. — Рука у вас есть? Может, присоединить ее?
— Нет.
Рана свежая, но скоро может воспалиться.
— Потребуются месяцы, чтобы вырастить новую руку, и еще месяцы, пока вы сможете ею пользоваться. Я могу предложить протез, это гораздо быстрее…
— Восстанавливайте руку. Немедленно! И кости тоже. Мне нужны кости. — Она говорила быстро, властным голосом богатых refugiados[4] из Соединенных Социалистических Штатов Дель Сур.[5] Я подумал, что она может быть преступницей из Гвианы или американских колоний в Независимой Бразилии. Узкие плечи и худющие щеки позволяли заключить, что у нее от рождения узкая кость, но даже если у нее болезнь костей, все равно это не объясняет, почему у нее такие тонкие руки.
— Сколько времени вы провели при низкой силе тяжести? — спросил я.
— Никогда не была при низком тяготении. — Она явно лгала.
— Вам бы надо в больницу, — предложил я, думая о том, что небезопасно иметь дело с преступницей. — Я всего лишь бедный фармаколог. И мои лекарства не так чудодейственны, как считают некоторые.
— Вылечите меня! — повторила она. — Никаких больниц. И никаких вопросов. — Она достала компьютерный кристалл длиной в ее ладонь и сунула мне в руку. Гладкая тусклая поверхность кристалла была почти невидима, если не считать карман с жидкой компьютерной памятью на одном конце. Прекрасный кристалл, класса фугицу, стоимостью в приличное состояние, возможно, этого хватит даже на омоложение. У меня никогда не было средств на омоложение, а оно мне просто необходимо.
— Вам стоит отдохнуть, полежать в больнице, — снова предложил я.
Она наклонилась ближе, и я разглядел, что она молода, гораздо моложе, чем я подумал вначале; черные волосы почти закрывали глубоко посаженные темные глаза, а покрытое капельками пота лицо было еще бледным от пережитого ужаса.
— Если вы мне откажете, я умру, — сказала она. И в этот момент, когда я увидел ужас в ее лице, я решил, что она прекрасна. Мне вдруг захотелось помочь ей, утешить. Я сказал себе, что такая женщина не может быть преступницей, вышел из киоска, закрыл проржавевшую алюминиевую дверь и проводил женщину к ее средству передвижения. Дал шоферу свой адрес в Гатуне и велел ему добираться по авениде Бальбоа. Он медленно повел машину через многолюдье ярмарки, а женщина закрыла глаза, свернулась клубком и начала дышать с присвистом, как в глубоком сне. Мы проплывали мимо толп метисов, продающих яркие одежды, свежие фрукты и дешевые тайские микрочипы, наваленные в глиняных горшках. Повсюду их жадные глаза и зазывные жесты преследовали моряков с торговых кораблей из Европы, Африки и Азии, которые обшаривали это панамское захолустье в поисках бытовой техники и контрабандного товара. Местные крестьяне кричали на нашего водителя за то, что он заехал на тротуар, и отказывались расступиться, поэтому он включал форсаж и направлял на толпу струи горячего воздуха и пыли, обжигая голые ноги ребятишек. До меня через толстое стекло долетали проклятия. Я чувствовал себя грязным и грешным из-за того, что нахожусь в машине, и уже жалел, что согласился позаботиться об этой женщине. Пока мы ехали, я подключился к сети связи, чтобы позвонить в корпорацию «Упанишады-Смит» и заказать аппаратуру для регенерации конечностей, реабилитационный пакет остеопороза — для восстановления костей и саморегулирующуюся канистру с флуотаном. Затем, облизав пересохшие губы, принялся разглядывать лица в толпе, надеясь разглядеть знакомых.
На выезде из свободной зоны, там, где толпа поредела, я наконец-то заметил Флако, своего доброго друга, который ничего не имел против дел с преступниками (как, впрочем, и я) и попросил шофера притормозить. Флако стоял в компании торговцев оружием: они спорили с четырьмя партизанами-герильями насчет цены поношенного защитного снаряжения. Один из герилий снял шлем, и я по огромным, неправильной формы ушам понял, что это химера — генетически преобразованный супермен, один из тех, кого генерал Торрес создал в Чили, прежде чем социалисты свергли его режим. Я смотрел, как химера роется в снаряжении в поисках лучшего шлема; даже со своего места я видел, что лучший шлем в этой груде он уже пропустил, и мне захотелось сказать ему об этом. Но я продолжал смотреть, гадая, найдет ли он то, что ему нужно. У него были широкие плечи и мощные руки. Будучи невысокого роста, он обладал прочным скелетом. На Гаити вырастили десятикилограммовых боевых петухов со шпорами такой длины, что они легко могли выпотрошить койота, и никто даже бровью не повел. Но когда Торрес объявил, что создает химер, которые смогут жить на других планетах, это сообщение вызвало мятеж в Консепсьоне и революцию в Темуко. Я помню фотографию, которую показал мне крестьянин из Талькуахано: на ней он и другой повстанец улыбались, держа за концы крыльев большое коричневое существо, наполовину летучую мышь, наполовину человека. Он рассказал мне, что убил это существо дубиной в одном из поселков инженеров-генетиков. Организация Объединенных Наций выразила формальный протест против этих работ в Чили.