Вернулись – как чужие. Вика демонстративно сняла пальто сама, хотя обычно столь же демонстративно ждала, пока ей поможет Артем, скинула сапоги, сразу прошла в кухню и закрыла за собой дверь. Он услышал, как зашумел чайник, но закрытая дверь явно подразумевала, что ему чаю не дадут. А чаю хотелось ужасно – в горле пересохло, и аж сердце закололо: всю дорогу ему приходилось убеждать Вику, что она ревнует его к березе, к осине, к афишной тумбе – в смысле, к объекту, который никак не может быть объектом для ревности.
Нет, наверное, субъектом. Объектом ревности был он, Артем. А та девушка с веснушками (Вика называла ее конопатой) – кем, если его к ней приревновали? Субъектом, что ли? Да хоть как назови – ревновать не следовало! Девушка была хорошенькая, слов нет, даже очень хорошенькая, – ну и что? Хорошеньких вон сколько, в любую нижегородскую маршрутку войди – и можешь проводить кастинг для конкурса красоты. Хорошеньких и даже красивых много, а Вика – одна. Артем ее любит, но это же не значит, что он должен быть надутым невежей и тухлым дураком во время общения с другими женщинами! Один раз он видел такого – еще пацаном был – в электричке, когда они с дачи возвращались. Они с мамой вошли в Линде: все места, конечно, были заняты, в Тарасихе народ набивался хоть и не до всеобщих стонов и охов, но все же приличная была давка, никто и не думал уступать место. Хотя один мужик все же сделал некое странное движение, словно бы собрался встать… но сидевшая напротив него толстая тетка так и пригвоздила его тяжелым взглядом к сиденью. Лицо его мигом стало виноватым до крайности, а через минуту он словно бы маску натянул – маску тупости и сонливости, – и аж глаза прикрыл, чтобы не видеть худенькой женщины с двумя тяжелыми сумками и пацана с огромной кошелкой: они с мамой волокли на себе урожай. Мамина рука, прижатая к плечу Артема, вдруг начала вздрагивать. Он испуганно покосился на нее: вдруг она плачет, ведь, обидевшись на кого-либо, она всегда все принимала так близко к сердцу! А мама, оказывается, тряслась от смеха – с трудом сдерживалась, чтобы не расхохотаться. К счастью, в Киселихе кто-то вышел, место освободилось, они сразу сели, и мама, ставя сумки на пол и тихонько хихикая, сказала:
– Бедный дяденька, как же он перепугался… Тёма, никогда не позволяй ревнивой дуре сесть тебе на шею и «погонять»: отупеешь и тряпкой станешь, сам себя уважать не будешь. Потом спохватишься, да поздно: был мужчина – и весь вышел.
Сколько Артему тогда сравнялось – лет двенадцать, не больше, – а запомнил он эту фразу на всю жизнь. Мама, желавшая сыну мирной семейной жизни и мечтавшая о внуках, даже не подозревала, скольких невест она от него уже отогнала. Стоило какой-либо девушке начать предъявлять на Артема хоть какие-то «безусловные» права, вести себя так, словно он – некое подчиненное недалекое существо, которое ничего в жизни не разумеет, любой нажим со стороны жены стерпит с удовольствием и счастлив будет идти у нее на поводке, – как тотчас же в его воображении немедленно возникало тупое, сонное лицо того мужика в электричке, и мамина рука словно бы начинала дрожать на его плече, и… И вкоре у Артема появлялась новая девушка. Он иногда думал: видимо, есть в нем что-то такое, позволяющее женщинам чувствовать себя его хозяйками, госпожами и, так сказать, владычицами морскими… но как же они, бедные, изумлялись, обнаружив, что он вовсе не так покорен и безропотен, как известный старик из известной сказки… может, потому что он – вовсе не старик? Но время шло и шло, а он все никак не мог найти ту, с кем захотел бы прожить рядышком тридцать лет и три года… да что там, и на три года ни одна не тянула! Неужели и Вика – такая же?..
Нет, нет, только не Вика! Так все хорошо началось, так прекрасно шло, такой у них был замечательный секс, они только начали понимать, как им хорошо вдвоем, и вдруг…
Было ужасно тоскливо на душе, но Артем никак не мог понять: оттого ли, что Вика так нелепо себя повела, или ему просто чаю выпить охота? Женщины обожают следующее утверждение: мужики – существа ужасно примитивные, у них все на уровне первобытных инстинктов… так вот, у него сейчас и происходило все на этом самом уровне: как будто разбилась драгоценная, прекрасная хрустальная ваза… с чаем!
Вот именно.
А из-за чего все это?! Ну не глупость ли? Всегда он, скажем, терпеть не мог женские шляпки – пережиток какой-то дурацкий! Ему очень нравились красивые платки или шарфы, на самый худой конец – шапочки, но Вике вдруг приспичило: все носят шляпки, это очень модно, надо и ей заиметь шляпку. Недавно она купила сине-белое клетчатое пальто, на взгляд Артема – жуть, но ей оно нравилось. «Ты ничего не понимаешь!» – это был первейший довод. Ладно, может, и в самом деле – не понимает. Но ясно же, что шляпа для этого пальто должна быть или синей, или белой, причем только – и точно! – таких оттенков синего и белого, как клетки на пальто. Вике же понравилась какая-то кремовая… она ее примеряла, вертелась перед зеркалом, явно наслаждалась видом в зеркале: она – в шляпке! Артем-то как раз не наслаждался, очень даже наоборот, но изо всех сил уверял себя: это потому, что он ничего не понимает, а дурацкий цвет и нелепая для такой ерундовины цена не имеют никакого отношения к его унылому настроению.
![Филофиоли [семь рассказов]](/build/oblozhka.dc6e36b8.jpg)
