Моя одиссея
Авторы: Виктор Федорович Авдеев
Жанр: Детская проза
Циклы: не входит в цикл
Формат: Полный
Всего в книге 72 страницы. Год издания книги - 1960.
Виктор Федорович Авдеев родился в 1909 году в станице Урюпинской Хоперского округа Донской области, в казачьей семье. Когда мальчик осиротел, родственники отдали его вместе со старшим братом в интернат имени рабочего Петра Алексеева в городе Новочеркасске. Отсюда его взял на воспитание некий Новиков. Вскоре «названый родитель» бросил ребенка.
Для мальчика начинаются годы беспризорничества и скитаний. В 1925 году в Харькове его из детприемника берет на патронирование ячейка Украинского Красного Креста и Друзей детей при правлении Южных железных дорог и определяет в семилетку. Поселяется Виктор у председателя ячейки Мельничука. Увлечение произведениями Максима Горького, особенно его ранними рассказами, наталкивает Авдеева на мысль стать писателем.
Однако путь в литературу был длинным: мешала малограмотность, отсутствие культуры. «Зайцем» Виктор приехал в Москву. В карманах пиджака вместе с полотенцем и зубной щеткой он привез два рассказа, написанных о пережитом. В столице Авдеев сошелся с группой бывших уголовников и беспризорных, ставших студентами, рабочими, членами трудкоммун и так же, как и он, «заболевшими» литературным творчеством. Свои незрелые стихи, рассказы и очерки они посылали Максиму Горькому. Первый пролетарский классик помог им издать альманах «Вчера и сегодня», написал к нему предисловие. Алексей Максимович дал Виктору Авдееву рекомендательное письмо на рабфак.
Первые рассказы Авдеева появились в 1931 году в альманахе «Вчера и сегодня». В 1938 году он закончил в Москве Литературный институт имени Горького при ССП. До Отечественной войны вышли в свет две его книги. В 1947 году в журнале «Новый мир» появилась повесть «Гурты на дорогах», за которую Виктору Авдееву была присуждена Сталинская премия третьей степени. В последние годы писатель опубликовал еще несколько книг. Наиболее значительные из них — «Ленька Охнарь» и «Конец Губана».
В книге «Моя Одиссея» автор правдиво рассказывает о некоторых эпизодах своей нелегкой жизни и в большинстве случаев называет подлинные имена и фамилии своих друзей и современников.
В настоящее время Виктор Авдеев живет в городе Липецке, поблизости от своих героев, и работает над новой книгой.
Читать онлайн Моя одиссея
ГИМНАЗИЧЕСКАЯ ПАРТА
После смерти матери нас, сирот — брата, двух сестер и меня, самого меньшего в роду, — тетки забрали в стольный город Всевеликого Войска Донского — Новочеркасск. Я был рад покинуть свою степную станицу на Хопре. Мне надоело с матерчатой сумкой через плечо ходить в церковноприходскую школу, дразнить собак в подворотнях и очень хотелось хоть разок прокатиться в поезде.
Везли нас в красном телячьем вагоне. Я слушал грохот колес, то и дело норовил высунуть голову в открытую дверь и гордился, что наш состав перегоняет все встречные казачьи подводы.
Дорога обогатила мой жизненный опыт: тайком от теток я начал курить и научился сплевывать сквозь зубы, как один мальчишка на станции.
Новочеркасск поразил меня своим великолепием. Улицы у нас в Тишанской станице густо заросли «калачиками», которые мы объедали не хуже поросят; здесь же вокзальная площадь блестела голубым отполированным булыжником, и на ней вытянулось с полдюжины пролеток: извозчики в порыжелых шляпах ждали пассажиров. Все дома вокруг были каменные, крытые железом, а многие даже двухэтажные. Высоко на горе ослепительно блистал златоглавый купол огромного кафедрального собора, и мне показалось, что там ярится само солнце. На главной улице не было ни одной собаки. Сунув руки в карманы, я важно прохаживался по гладким каменным дорожкам — тротуарам — и не косился на подворотни. Вот это городище! Наверно, больше его и во всем мире нету.
Осмотреться как следует в Новочеркасске я не успел: заразился сыпным тифом, затем тут же брюшным и, наконец, возвратным. Из больницы я выбрался месяца четыре спустя, переставляя ноги как чужие. После выздоровления у меня еще сильнее стали виться волосы и появился собачий аппетит. В январе 1920 года на кронштейне атаманского дворца навсегда спустился казачий штандарт: город взяла красная конница. Все подорожало. Тетки объявили, что им нечем кормить такую прожорливую ораву — пусть об этом позаботится новая власть. Они отдали моих сестер в приют бывшего епархиального училища, а меня с братом Владимиром — в интернат имени рабочего Петра Алексеева.
Помещался интернат на Дворцовой площади в трех зданиях бывшей Петровской гимназии, и заведовала им сама основательница мадам Петрова — высокая седая женщина, такая важная, что я сперва принял ее за великую княгиню, портрет которой еще дома, в станице, видел на картинке в журнале «Нива». Едва пришли в интернат, брат сразу отправился в библиотеку.
Я остался один в большой комнате, раньше служившей рекреационным залом. Разношерстная толпа воспитанников с хохотом играла в чехарду. Некоторые носили мундиры с блестящими гербовыми пуговицами и ругались по-французски. Передо мной остановился плотный широкогрудый подросток с прямым взглядом смелых черных глаз, в синих казацких шароварах и желтых сапогах с подковками. Над его нешироким загорелым лбом торчком стоял черный густой чуб; левая щека темнела шрамом.
— Гля, пацан, что это у тебя? — громко спросил он меня.
— Где?
Он ткнул пальцем в синюю пуговку на моей рубахе. Я с деревенской наивностью нагнул голову посмотреть, что произошло с пуговкой, и тут подросток ловко и больно ухватил меня за нос и дернул книзу.
— Во субчик. Чего кланяешься?
Ребята вокруг захохотали. Подросток выпятил нижнюю дерзкую губу, поднял к груди кулаки, ожидая, не кинусь ли я драться. От волнения я вдруг ослабел и вынужден был прислониться к стене.
— Ты чего это… такой белый? — несколько озадаченно спросил он.
— Тифом болел. Еще не поправился.
Подросток смутился. Неожиданно он дружески полуобнял меня:
— Ну… не обижайся, пацан, ладно? Давай познакомимся, — и сердечно протянул мне смуглую крепкую руку. — Володька Сосна. А ты чей?
Я назвался.
— Знаешь что, Авдеша, сыграем в айданы? И Володька Сосна достал из кармана горсть крашеных бараньих костей из коленных суставов. Видно, он хотел чем-то показать свое расположение.
Дома в станице я довольно сносно стрелял из рогатки, гонял чекухой деревянные шары, но айданов у нас не было, и я смущенно в этом признался.
— Не умеешь играть? — изумленно спросил Володька и посмотрел на меня с таким видом, точно я был умственно отсталый. — Во дикари живут у вас на Хопре! Айда на улицу, обучу.
Игра напоминала бабки: в ней так же ставился кон, и по нему били залитой свинцом сачкой. Наловчился я довольно быстро. Весь интернат имени рабочего Петра Алексеева увлекался айданами, и среди воспитанников они расценивались наравне с деньгами и порциями хлеба.
— О, да ты настоящий парень, — хлопнул меня по плечу Володька Сосна после того, как я выменял за новый карандаш десяток айданов, которые тут же и спустил своему учителю. — Хочешь дружить? После обеда сходим к нам, покажу тебе дрозда в клетке, разговаривает похлеще попугая.
Оказывается, Володька не был казеннокоштным, как мы с братом, а ночевал дома. Его отчим и мать играли в малороссийской труппе у нас в городе, в Александровском саду; он обещал бесплатно сводить меня на спектакль.
Под вечер я пошел с ним на Ратную улицу смотреть дрозда в клетке. От низкого слепящего солнца зеленые пирамидальные тополя казались облитыми глазурью; по остывающим плитам тротуаров прыгали кузнечики. Володька взбежал на крыльцо одноэтажного дома с зелеными поднятыми жалюзи, увитого по стенам диким виноградом. На пороге комнаты, капризно вытянув красивые ноги в шелковых чулках, сидела гибкая, нарядная женщина с ярко накрашенными губами. Худощавый, гладко выбритый мужчина в расшитой украинской сорочке без пояса, в кавалерийских галифе и козловых чувяках, пытался ее поднять.
