Лои Кристинссону, который стоял на пороге дома, протирая спросонья глаза, слово «свобода» было неведомо. Он его не знал, хотя всеми своими чувствами, постепенно пробуждавшимися к жизни после ночного сна, ощущал его значение. В это солнечное весеннее утро ему было ясно одно: он освободился от школьных занятий. Больше ему не надо корпеть над учебниками, которые он ненавидел, не надо постигать все плюсы и минусы этого мира, тратя на них драгоценное время в угоду маме и учителям. Он никак не мог взять в толк, почему всем обязательно нужно уметь читать и писать.
У него в жизни была лишь одна цель: поскорее попасть на пристань. В этом он видел свою свободу.
Лои с трех лет вел с мамой непрестанную борьбу за свободу. Началась она в тот день, когда он сумел перебраться через изгородь и улизнуть. Никто не знал, куда он девался, дома подняли переполох, в поиски включились все соседи. Одни искали рядом с домом, в надворных постройках, другие пошли вдоль реки к берегу моря, куда он, по мнению матери, скорее всего и направился. Но розыски ни к чему не привели.
В конце концов Лои, цел и невредим, нашелся на причале. К этому времени ему удалось заполучить внушительную связку рыбы — пикши и зубаток. Он выпросил ее у рыбаков, утверждая, будто мать послала его раздобыть еды. Лои подходил с этой просьбой ко всем по очереди и, когда кто-нибудь давал ему рыбы, тотчас отправлялся за сарай и прятал ее.
Мать заметила Лои, когда тот, с большущей рыбиной в руках, скрылся за одним из сараев. Там он стоял, очень довольный собой, возле собранной рыбы и, увидев мать, с гордостью воскликнул:
— Мама, смотри, как у тебя много рыбы!
С этого дня стоило мальчику исчезнуть из дома — а с возрастом это случалось все чаще и чаще, — за ним приходилось отправляться на пристань. Лои никак не мог понять, почему маму беспокоят его вылазки к морю. Ведь только там, где пахнет водорослями, потрохами и соленой рыбой, и ждут человека настоящие приключения.
К причалу вели три дороги. Можно было спуститься до конца улицы, а потом свернуть к порту, но эта дорога была самой длинной, и Лои пользовался ею довольно редко.
Второй путь проходил вдоль реки, протекавшей около дома, а затем по берегу моря. Когда Лои не торопился, он выбирал эту дорогу.
Но быстрее всего можно было попасть на причал, если махнуть сразу в нужном направлении, через тун[1] и изгородь. Вполне понятно, что чаще всего Лои предпочитал именно этот путь.
В то утро ему не повезло: накануне тун бороновали и удобряли навозом, так что перелезть прямо через изгородь он не мог. Оставалось только направиться вдоль берега моря.
Ощупав карман штанов и проверив, при нем ли перочинный нож, Лои тронулся в путь — надо было поторапливаться, пока не встала мама и не послала его в молочную лавку или в кооператив. Они с Нонни, его приятелем, условились встретиться на пристани, чтобы половить пинагора. Надо было воспользоваться затишьем на море, а то опять задует бриз. Выходить на пинагора с гарпуном можно лишь в безветренную погоду, желательно в солнечную, когда лучше просматривается дно.
Спускаясь вдоль берега реки, Лои вспомнил слова, сказанные как-то учителем. На уроке краеведения учитель объяснил ребятам, что все реки и ручьи рано или поздно впадают в море. Раньше Лои никогда над этим не задумывался, хотя и жил на берегу реки все те восемь лет, что прошли с его появления на свет. Учитель рассказал также, что земная жизнь зародилась в море и что первыми живыми существами были морские животные, которые позднее выползли на берег.
Ну разве не удивительно, что все воды страны стекаются туда, где начиналась жизнь?..
С тех пор как Лои узнал это, прибрежная полоса, осушаемая при отливе и снова затопляемая морем во время прилива, стала ему не только милее, но приобрела в его глазах некую таинственность — ведь здесь брала начало и завершалась жизнь.
Время от времени Лои останавливался и, переворачивая камни, наблюдал за скрывавшимися под ними насекомыми. Судя по тому, что рассказывал учитель о превращениях, за миллион лет из рыжего муравья вполне могла получиться обезьяна. А как бы, интересно, стали жить обезьяны, если б на земле не было деревьев? Впрочем, это уже другой вопрос. Наверное, в деревья к тому времени превратилась бы какая-нибудь трава вроде осоки.
А вообще-то из всего, что они узнали за эту зиму в школе, сколько-нибудь полезных сведений было очень мало, их можно пересчитать по пальцам. Полезно, например, услышать, что пикша любит песчаное и глинистое дно. Об этом следует помнить всем капитанам, ведь так оно, несомненно, и есть: при разделке пикши в ее желудке всегда находят моллюсков.
С другой стороны, нельзя принимать на веру утверждения, будто треска мечет икру ближе к поверхности, а сельдь — на дне моря. Известно, что в период нереста треску вылавливают сетью у самого дна. Как же она в таком случае может нереститься у поверхности?
То же самое и с сельдью. Она мечет икру к концу лета и в это время попадается рыбакам на поверхности. Значит, треска нерестится у дна, а сельдь — ближе к поверхности. Хотя учитель это и оспаривал, вряд ли ему стоило доверять. Он всю жизнь был крестьянином, сухопутной крысой, и едва ли отличит треску от пикши.