Виктор Шидловский
Море ночного боя
«…и погружался в море ночного боя…»
Из арабской сказки
Наконец с плаваниями было покончено и оставшиеся до отлета дни можно было провести в гостинице.
Море совсем измотало меня — рифами, холодом, волнами; я с трудом поворачивался на койке.
Она тоже была не таким уж мирным местом, эта койка в поселковой гостинице, куда врывались все ветры и заползали все туманы, но я уже привык и к ветрам, и к туманам, и вообще ко всему, чем знаменит Дальний Восток.
Ветры понемногу стихали, начиналась тихая и светлая осень, позванивали цикады, вместо туманов по побережью расползался дым лесных пожаров.
И в это время Юрий вдруг заявил, что мы должны еще поплавать у Острова.
Я послал его к черту — и пошел вместе с ним. Мы никогда не плавали поодиночке.
До Острова от случая к случаю ходил маленький катер; такой случай как раз выпал в то утро — и мы отправились.
Туману совершенно неоткуда было взяться — и он все-таки взялся откуда-то, и катер то стоял, то шел сквозь него, пять с половиной часов.
И на Острове был туман — мы заблудились в нем, едва выйдя за поселок.
Мы попусту блуждали по тайге; мне надоело, я говорил: «Вернемся». И неизвестно было как возвращаться, мы ругались, как вдруг туман разорвался, и мы увидели перед собой песчаный берег.
Спустились и оказались в небольшой бухте между скалами. От скал тянулись и почти сходились посредине две гряды рифов.
Туман отходил от рифов, и за ними открывался ослепительно синий простор.
Он открывался и открывался.
Он открылся до горизонта, и в ту же секунду я поверил, что передо мной океан.
Не море, которое я видел тысячи раз, а океан, которого я не видел ни разу.
И я испугался, что чуть было и сегодня не упустил, не прозевал его из-за неверия, усталости, из-за этих туманов.
Туманов нигде не было теперь, они исчезли без остатка. Все сверкало: океан, скалы, песок.
Этот песок был чистым и легким, я тоже никогда не видел такого.
Мы скинули одежду, натянули маски и ласты и бросились в прибой.
Меня оглушил мощный шум.
Мне показалось даже, что я ударился головой о камень.
Шум шел ото дна.
Прибрежная скала была усеяна камнями, прибой двигал их, и дно кричало тысячами резких голосов.
Вода была мутной, дно скоро заволокло — мы только слышали его.
Мы слышали его очень долго, потом шум стал стихать, но когда он стих совсем, до нас еще доходили отдельные раскаты.
В белом сумраке мы наталкивались на медуз, запутывались в плавающих водорослях, теряли друг друга.
Наконец пояснено, открылось дно, мы вошли в чистую синеву открытого моря.
Все было как всегда: покачивали волны, кипела пена, кричали чайки, но было и что-то неуловимо новое во всем.
Дно то закрывалось тенями, то вспыхивало, и мы видели внизу обрывистые горы, багряные и синие леса, россыпи огромных звезд.
Мелькали непонятные струи.
Собирались и рассеивались полупрозрачные облака.
И чем дальше уходило дно, тем таинственней оно становилось.
Я пришел в себя первым. В такой холодной воде можно было выдержать самое большее тридцать минут, и эти минуты уже истекли, я чувствовал по своим пальцам.
Я сделал Юрию знак: довольно!
Он кивнул в ответ, набрал воздуха и рванулся вниз. Он быстро уменьшался в глубине, я смотрел.
Нырять его научил я. Нырять и по-настоящему плавать. Теперь он плавал не хуже меня, а нырял даже лучше: у меня начало сдавать сердце.
Он шел и шел вниз. Он хотел дойти до дна, но дно было слишком далеко здесь, на обратный путь ему могло не хватить воздуха.
Я не выдержал и нырнул к нему.
Он повернул, мы встретились и вместе выплыли наверх.
Я вынул изо рта трубку и выругал его.
Я ругал его и не заметил, как налетел туман.
Плотный — солнце не просвечивало сквозь него.
Туман не расходился, и я поплыл к берегу по памяти.
Юрий мне крикнул, что я плыву в море. Мы оба остановились, застыли на месте, не зная, на что решиться.
Это и было лучшим сейчас — ждать. Ждать хотя бы короткого просвета, чтобы определить, где берег. Но ждать, быть неподвижным в холодной воде — это и было самым трудным сейчас.
Я запоздало и бесполезно думал о том, что мы не знаем ни Острова, ни здешних течений: надо было узнать, прежде чем лезть в океан. И что никто из поселка не выйдет в море в туман, и этот берег вообще пустынен.
Мы и не слышали ничего.
Правда, где-то на воде пела чайка. Чайки могут петь, и эта пела даже неплохо, но пела она недобро, и мне даже хотелось, чтоб она захлебнулась в волне.
Пальцы у меня болели от холода, а тело медленно немело.
Иногда меня что-то толкало — плыть наугад, пока хватит сил, плыть и плыть!..
Я с трудом уговаривал себя не плыть и уговаривал Юрия: с ним происходило то же, что со мной.
Он схватил меня за плечо, и, обернувшись, я увидел какие-то тени на тумане.
Мы поплыли к ним.
Они пропали, но мы продолжали плыть.
Мы плыли.
Вода заметно мутнела, и это ободряло. Она стала совсем мутной. Берег близко!
Мы плыли — он не появлялся.
Должно быть, мы кружили в двойном тумане или плыли вдоль берега, не приближаясь к нему.
Мы попытались выбраться на ощупь, меряя глубину. Доставать до дна было легко, но уловить, ближе или дальше оно становится, не удавалось. Мы ныряли, чтобы чем-то занять себя, и оба молчали.