Теофиль Готье
Мода как искусство
Перевод с французского Веры Мильчиной
Отчего цивилизация, которая ставит одежду чрезвычайно высоко, поскольку ее нравственные устои, а равно и особенности климата запрещают людям ходить нагими, отдает искусство одеваться на откуп портным и портнихам? В нынешнюю эпоху одежда сделалась для человека чем-то вроде кожи, с которой он ни при каких условиях не разлучается; одежда так же необходима человеку, как шерсть животному; в результате о том, как выглядит человеческое тело, никто уже не вспоминает. Всякий, кто хоть немного знаком с художниками и кому случалось бывать в их мастерских в то время, когда им позируют натурщики, испытывает при виде неведомого зверя - амфибий обоего пола, выставленных на обозрение публики, - безотчетное изумление, смешанное с легким отвращением. Экземпляр неизвестной науке породы, недавно привезенный из Центральной Австралии, вне всякого сомнения, не выглядит так неожиданно и так ново с зоологической точки зрения, как обнаженный человек; поистине, в Зоологическом саду следовало бы установить клетки для самцов и самок из породы homo, сбросивших искусственную кожу. На них смотрели бы с таким же любопытством, как на жирафу, онагра, тапира, утконоса, гориллу или двуутробку.
Если бы не дошедшие до нас восхитительные античные статуи, традиция изображения человеческого тела прервалась бы навсегда. Лишь тем художникам, которые созерцают эти мраморные и бронзовые шедевры или их гипсовые копии и сравнивают их с обнаженными натурщиками, удается с трудом восстановить идеальное существо, запечатленное творцами скульптур, барельефов и полотен. Что общего между этими абстрактными фигурами и одетыми зрителями, их рассматривающими? Можно ли сказать, что это создания одной породы? Ни в коем случае.
Мы будем вечно сожалеть об исчезновании обнаженной натуры , составляющей самую основу искусства: ведь человек не может вообразить себе форму более совершенную, чем форма его собственного тела, созданного по образу и подобию Божьему. Обнаженная натура, естественная в божественном климате Греции, в пору юности человечества, когда поэзия и искусства расцветали, словно цветы умственной весны, породила Фидия, Лисиппа, Клеомена, Агасия, Агесандра, Апеллеса, Зевксиса, Полигнота, как позже она же породила Микеланджело и дивных творцов эпохи Возрождения (говоря об обнаженной натуре, мы имеем в виду также и ее непременную спутницу драпировку, неотрывную от обнаженной натуры, как гармония неотрывна от мелодии); однако в эпоху Возрождения обнаженная натура сделалась не более чем условностью; в эту пору человек уже был немыслим без одежды.
Скульпторы и художники жалуются на подобное состояние дел, а между тем они могли бы к собственной пользе изменить его если не полностью, то хотя бы отчасти. Современные наряды, утверждают они, мешают им создавать шедевры; послушать нынешних творцов, так в том, что они не Тицианы, не Ван Дейки и не Веласкесы, виноваты исключительно черные фраки, пальто и кринолины. Тем не менее и эти великие люди изображали своих современников в нарядах, которые так же мало обнажали тело, как и наши, и которые, порой отличаясь элегантностью, гораздо чаще выглядели уродливо или странно. Да и так ли некрасиво наше платье, как принято думать? Разве у него нет собственного значения, которое, к сожалению, плохо понимают художники, всецело проникнутые античными идеями? Своим простым покроем и нейтральным цветом оно создает выгодный фон для человеческой головы - средоточия ума и рук - орудий мысли и знаков породы; оно придает телу какую угодно форму и подсказывает жертвы, какие необходимо принести ради общего впечатления. Вообразите себе Рембрандта, пишущего портрет человека нашего времени, человека, одетого в черный фрак: он направит свет, падающий сверху, на лицо своей модели, осветит одну щеку, погрузив другую в теплый полумрак, заставит сверкать отдельные волоски усов и бороды, изобразит фрак густой и приглушенной черной краской, а белье - широкими мазками белого с соломенным оттенком, обозначит двумя-тремя блестящими точками цепочку от часов, очистит цвет лица от асфальтово-серых тонов. И как только он сделает все это, вы обнаружите, что фрак нынешнего парижанина ничуть не менее красив и характерен, чем камзол голландского бургомистра. Если же вы предпочитаете живописи рисунок, взгляните на портрет г-на Бертена работы г-на Энгра. Разве складки редингота и панталон уступают в четкости, благородстве и чистоте складкам хламиды или тоги? Разве под прозаическими одеждами тело не живет своей жизнью точно так же, как и тело статуи под драпировками?
Люди нашего времени не отличаются, как правило, ни красотой, ни силой. Антиной сегодня выглядел бы смешным. Самый заурядный домкрат без труда выполняет работу Алкида. Поэтому не стоит украшать то, что не заслуживает внимания; главное - избежать тяжеловесности, вульгарности, погрешностей против элегантности и скрыть тело под оболочкой, которая не выглядела бы ни слишком широкой, ни слишком узкой, которая не слишком подчеркивала бы наши формы и была бы, за исключением немногих деталей, пригодной для всех, как маскарадное домино. Долой золото, вышивки, яркие цвета, долой театральность; пусть окружающие чувствуют, что человек хорошо одет, но при этом в памяти у них не останется ни единой черты его наряда. Качество сукна, безупречность покроя, продуманность фасона и, главное, умение носить костюм - вот в чем заключается изысканность. Оттенки эти ускользают от художников, которые в большинстве своем влюблены в яркие краски, в обильно ниспадающие складки, в переливающиеся драпировки, в могучие торсы и развитые бицепсы. Они жалеют, что никому из юных модников не пришло в голову завести себе шляпу с пером или алый плащ; они удивляются упорству, с каким светские люди хранят верность своим печальным, бесцветным, однообразным одеяниям, а это все равно что спрашивать, отчего в Венеции все гондолы - черного цвета.
