Donna Foley Mabry
MAUDE
Copyright © 2014 by Donna Foley Mabry
© Малышева А. А., перевод на русский язык, 2017
© Оформление. ООО «Издательство „Э“», 2017
* * *
Мои родители развелись, когда мне было три года, и мать оставила меня на попечении бабушки с дедушкой. Следующие девять лет отец почти каждую пятницу — если не случалось работать допоздна — приезжал и забирал меня на выходные. Он старался проводить со мной все каникулы: летние (с июня по сентябрь), весенние и рождественские, — и возвращал бабушке в самый последний день.
Первое мое воспоминание — это зимнее утро, когда он привез меня к себе домой. Я прижимаюсь щекой к гладкой и прохладной поверхности его кожаной куртки.
У отца я жила в одной комнате с моей второй бабушкой, Мод. Каждый вечер перед сном она рассказывала мне истории — не из книг, а из своей собственной жизни. Лежа в темной комнате, я изо всех сил боролась со сном, только чтобы подольше послушать те невероятные вещи, которыми она со мной делилась, а ее нежный голос убаюкивал меня. Как знать, быть может, и для нее это было своего рода терапией — изливать душу в темноте жадному слушателю.
По мере того как я становилась старше и она чувствовала, что я начинаю понимать все больше, истории обрастали новыми подробностями, и наконец, когда мне было около шестнадцати, она поведала о том, какую роль в ее жизни играл секс.
Никакой хронологии она не соблюдала, просто рассказывала о том, что приходило в голову — будь то истории о детстве, или кошмары войны, или рассказы о годах Депрессии, или даже о том, как она потеряла четверых из своих пяти детей.
Лишь спустя годы, пересказывая все это своей дочери, я в полной мере осознала, какой эпической была история моей бабушки. Однажды дочка спросила: «Может, напишешь ее для меня?»
Вот почему эта книга посвящается моей дочери Мелани и ее прабабушке, которую она застала совсем маленькой.
Лишь небольшая часть моей повести вымышлена, а кое-где я добавила свои собственные воспоминания из более позднего времени, порой не совсем точные. Иногда вам будут встречаться и замечания моего дедушки, а он был большим шутником, вовсе не таким серьезным, как моя бабушка.
Моя мать, Эвелин, рассказала бы эту историю по-другому, но здесь я излагаю точку зрения бабушки. Большая часть книги, а также огромное количество прямых цитат — ее слова, оставшиеся в моих воспоминаниях о тех ночах в ее спальне много-много лет назад.
Наступил день моей свадьбы, а было мне чуть больше четырнадцати. Моя старшая сестра Хелен вошла в комнату, взяла меня за руку и усадила на кровать. Она открыла рот, как будто собираясь что-то сказать, но вдруг покраснела и отвернулась к окну. Спустя мгновение она сжала мою руку и заглянула прямо в глаза. Потом потупилась и наконец произнесла:
— Ты всегда была хорошей девочкой, Мод, и во всем слушалась меня. Совсем скоро ты выйдешь замуж, и твой муж станет главой вашего дома. Сегодня вечером, когда вы вернетесь домой после праздника, что бы он ни захотел сделать, ты должна будешь ему это позволить. Поняла?
Конечно, я не поняла, но все равно кивнула. Тогда многое казалось мне странным, и это в том числе. Разумеется, я должна была ее слушаться — ведь выбора не было. В конце концов, я ведь и на свет появилась не по своей воле.
Я родилась в 1892 году в Перкинсвилле, на северо-западе Теннесси, в нескольких милях к западу от Дайерсбурга. Меня назвали Нола Мод Клейбурн. По обоим концам дороги, разрезавшей городок пополам, возвышались церкви, а сам Перкинсвилль представлял собой практически пустырь. Дома были расположены так далеко друг от друга, что это больше походило на загородное поселение. Жили там в основном фермеры и те, кто работал на предприятиях, их обслуживавших.
Почти во всех домах на заднем дворе располагалась конюшня на одну-двух лошадей, там же стояла двуколка, служившая транспортом, или фургончик для работы на ферме. Все мы держали кур и корову — ради молока. У всех был свой огородик, а у многих — даже сад с яблонями, вишнями и грушами. В поселке был один большой магазин и один врач. Местная вдова иногда принимала на постой путников, но не было ни гостиницы, ни ресторана, ни банка.
Я хорошо помню запахи. Зимой город наполнялся ароматом дров, потрескивавших в каминах и печах, запахом скотины, а порой и курятника — если ветер дул с той стороны. Весной воздух становился тяжелым и сладким от цветущих деревьев и свежевспаханной земли.
В восточном конце была Баптистская церковь, а в западном — Церковь Святости, куда ходила и моя семья. Вся наша жизнь вращалась вокруг церкви. Мы посещали службы воскресным утром, а также по вечерам в среду и в субботу. Раз в году нас навещал приезжий священник, и тогда целую неделю по вечерам шли бдения.
Башни церквей стояли по обоим концам городка, как пограничные часовые, и от одной церкви до другой можно было дойти меньше чем за полчаса. Не было там ни католиков, ни иудеев, и большинство из нас не ведали, что есть на свете такая штука, как атеизм. Никто даже не понимал значения этого слова — кроме разве что нашего врача. Он был одним из самых образованных людей в поселке, много где побывал, и лишь когда ему исполнилось шестьдесят, после смерти жены, оставил город, чтобы вернуться туда, где вырос.
