Величайшее несчастье — быть счастливым в прошлом.
Боэций
1
В моей жизни давно не случалось ничего примечательного. Сплошные повторы изо дня в день. Вплоть до мелочей. Адская трель будильника, который так и подмывает выбросить с балкона. Не решаюсь — он подарен ею, на Хэллоуин. «Страшнее презента не придумаешь, дорогой! В магазине сказали, что его звонок разбудит даже мертвого». Холодные тапочки, которые оказываются где угодно, только не у кровати. Всегда хочу плюнуть и не искать их, но ступить босиком на ледяной пол ванной — это похуже любого будильника. Поэтому первые десять минут после пробуждения уходят на поиски шлепанцев. Обычно они оказываются в разных неожиданных местах, как будто я застал их за игрой в прятки.
Потом быстрый душ с закрытыми глазами, нездоровый завтрак — растворимый кофе (лень заваривать), лицемерное «Доброе утро!» от излишне любопытной соседки (ей дай волю, она и под кровать ко мне заглянет) и быстрые шаги в сторону метро. Ничего примечательного. Заурядный день обычного человека. Таких, как я, миллионы. Особенно в больших городах. И исчезновение одного из нас пройдет незамеченным. Я из-за этого не переживаю. Абсолютно. Только временами задумываюсь, когда вижу в утренней давке вагона мужчин моложе меня. В них еще есть энтузиазм, глядишь, некоторые даже улыбаются. Скоро они станут похожими на меня, а я стану похожим на тех, кто уже не живет. Доживает. Я пока еще барахтаюсь. Если задумываюсь о чем-то, значит, жив. Но до поры сплошных рефлексов и атрофировавшихся чувств осталось мало. И я обязательно дойду до окончательной точки разложения, если не... Какая дурацкая ирония: когда зависит от нас мало, наши планы и надежды все чаще начинаются с беспомощного «если».
А ведь еще каких-то восемь месяцев назад было все иначе. Была Венеция и сплетение рук в ускользающих тенях Сан-Марко. Было лето и волнистые страницы любимых книг — мы их перечитывали на пляже, а с волос капала соленая вода. Были волшебные вечера на кухне за кружкой чая и солнечные мысли, посещающие просто так. Я не романтик, хотя, признаюсь, когда-то был им. Просто оживляю себя воспоминаниями, чтобы счетчики окончательно не обнулились. Каждый забывается по-разному. Кто-то ищет спасения в водке, кто-то в иллюзиях, кто-то — в прошлом. Если я ищу спасения, значит, я еще верю? Или это всего лишь обезболивающее на время?
Во мне нет злости. Вместо нее раздражение. На самого себя. Раздражение совершенно необъяснимое, ну, как когда разглядываешь отражение в зеркале и понимаешь: что-то не так, а что именно — не знаешь. Все не так. И это не заниженная самооценка или приступ самокритичности. Снова странное чувство, словно вот-вот разорвутся важные нити, а я не могу ничего поделать.
После работы, по пятницам, сотрудники приглашают культурно провести время. Сходить в прокуренное заведение на противоположной улице. Там водянистое пиво, невкусная закуска и официантки слишком доступные. Бери не хочу. «Не хочу. В другой раз, мужики». Я уже давно не объясняю причину отказа, надеюсь, скоро они вообще перестанут звать. Мне тоскливо от повторов в жизни, не хочу, чтобы они были связаны даже с походами в пивнушку. Как-то совсем унизительно это. Тем более и компания никакая (последовательность их разговоров знаю наизусть), и пиво посредственное (если верить меню, немецкое, разливное), и печальный вид официанток (у них глаза, как проселочные дороги осенью) наводит на мысли о безнадежности существования.
Я не знаю, что будет дальше. Наверняка не окажусь в тюрьме за убийство самого себя. Наверняка не лишусь работы из-за нахлынувшего кризиса — я проверенный и исполнительный сотрудник, с недавних пор не амбициозный, не жду прибавки к зарплате или повышения. Наверняка не женюсь, не заведу собаку. Нет сил на совершение выбора. Тем более правильного выбора в реальности не существует — есть только сделанный выбор и его последствия. Наверняка я буду так же, как сегодня, возвращаться ближе к девяти с работы, вдыхать одинокий воздух пустой квартиры, варить макароны на ужин, есть за телевизором и вырубаться после обильной мастурбации. Пустые слова, что это не жизнь. Это жизнь, нелюбимая и одинокая жизнь, в которой каждый новый день — вчерашний.
2
Передо мной сидит Фернандо. Весь такой довольный, элегантно одетый, с развязанным галстуком. Его штанины задрались вверх, обнажив смуглые ноги с темной порослью. У него хорошее настроение, у меня — не очень. Два часа назад Фернандо позвонил и сказал, что заедет ко мне с бутылкой французского коньяка. Он называет это «Выпьем, поболтаем. Давно не виделись».
Мы вместе учились в школе, вместе стали мужиками. Однажды в восьмом классе наскребли денег, пошли к шикарной проститутке с псевдонимом Мишель. Она жила недалеко от Центральной площади в маленькой квартирке, где было много красного и пахло сладкими духами. У Мишель была сочная грудь и невероятно пухлые губы. Для нас, смущенных девственников, было огромным везением переспать с такой женщиной, причем двоим одновременно.
На самом деле он не итальянец и зовут его гораздо банальнее. Фернандо — кличка со старших классов, когда наш светлый одноклассник в расцвете подросткового возраста посмуглел, потемнел, стал походить на типичного итальянца. Девкам это нравилось, у пацанов, естественно, вызывало зависть. Фернандо пришлось отложить Сэлинджера в сторону и научиться драться. Дрались мы вместе — и в школе, и по жизни — до тех пор, пока Фернандо не женился. На богатой девушке арабского происхождения. Он говорил, что по любви, я не очень верил, но молчал.