Галина Липатова
Мне - отмщение
Дарион
Яркое солнце и синее небо подчеркивали обреченность города: разбитые стены, проломленные крыши башен… и кое-где – копоть на белом камне. Все утро работали катапульты, и разрушений существенно прибавилось. Но город по-прежнему был красив, и стройность его башен завораживала взоры чужаков.
Еще немного – и осажденные сдадутся на милость победителей. А если нет… что же, они горько пожалеют об этом, потому что тогда гара Морган и гара Райвен не пощадят никого.
В городе это понимали – слава Ворона Оккинсета и Волка Раэтаны разнеслась далеко. Но вот уже идет второй месяц осады и десятый день непрерывного штурма, а гарнизон Дариона никак не желает открыть ворота. По этому поводу вчера вечером гара созвал совет у себя в шатре.
…Тысячники-катэй вполголоса обсуждали диспозицию, разглядывая карту. Гара сидел в кресле и, казалось, дремал… но все прекрасно знали, что он внимательно слушает. Вчера катэй Терсан предложил устроить дарионцам пекло – зря, что ли, везли с собой бочки с нафтой? Другие тысячники его поддержали – всем уже эта осада надоела, нужно было двигаться дальше, вглубь Сайнда, а не топтаться на месте. Гара Моргану стоило лишь приказать начать обстрел – и Дарион падет.
Катапульты расстреляли запас камней и отошли, зато к воротам подкатили таран. Защитники города сбрасывали камни и лили расплавленный свинец и смолу на головы врагам, обстреливали лагерь из фрондибул – словом, все как обычно.
Но Райвен знал, что это последняя агония. У защитников города почти нет воды — землекопы Оккинсетской армии насыпали дамбу и сумели отвести реку в сторону. С тех пор прошло уже пятнадцать дней.
Город стоит на возвышенности, там нет колодцев, а воду дарионцы брали из подземных цистерн, куда она поступала по трубам из реки. Теперь запас должен подойти к концу.
Высокий мужчина в синем плаще поверх чешуйчатого серебристого доспеха наблюдал за штурмом, стоя на соседнем холме, в ставке гара, предводителей войска. Он, как и Райвен, тоже видел, что городу приходит конец.
—Дариону немного осталось, скоро над ним поднимется раэтанское знамя, — сказал стоящий рядом Райвен. — Ты можешь быть доволен, Морган.
—Неужели? — несколько рассеянно отозвался Морган, отбрасывая за спину длинные черные волосы. Ветер снова растрепал их. — Чем я должен быть доволен? Тем, что ты готов ползать на брюхе перед этим безумным старикашкой, которого мы, к сожалению, должны называть великим князем? Ключи Дариона будут отправлены ему, если мы поднимем над городом раэтанское знамя… я этого не желаю.
Райвен нахмурился:
— Я помню, ты говорил, что эта война для тебя – путь, указанный Майринтой. Я согласился с тобой… тем более, что это отчасти и мой путь. Князь, конечно, не имеет к нему отношения. Но если мы поднимем над городом знамя Оккинсета… это будет означать бунт, Морган. Я пойду за тобой, Оккинсет пойдет за тобой. Но тогда не будет пути назад. С точки зрения что князя, что других владетелей это все равно что выход Оккинсета из Договора Раэтаны. Потерпят ли это?
Морган задумчиво погладил навершие Правого Близнеца. Холодная сталь под пальцами, ребристая и привычная, вернула рассудительность. Бешеная ярость, опасно плескавшаяся у самого края рассудка, отступила. Он убрал ладонь с рукояти клинка и тихо ответил:
—Князь… уже отыгранная карта, отец. Он больше не решает ничего – неужели ты сам этого не понял? Сейчас… прямо сейчас, я чувствую это в напряжениях сил – князь стремительно угасает. А прямого наследника нет. Он сам его убил в припадке безумия, но тогда владетели и жречество решили сделать вид, что это был гнев, а не безумие. Князь не может быть безумен, точнее – не должен. Но тогда я понял, что его конец близок. Ты ведь сам знаешь: стоит раэту поддаться безумию настолько, чтобы потерять разум, хоть на время – и Майринта протягивает к нему руку. Берет его себе. Князь должен был стать жрецом-отшельником, но владетели и жречество не сумели договориться о том, кто наследует.
‒ Понимаю. Именно поэтому ты и решил начать свою войну сейчас, когда вот-вот начнется драка за престол? Но почему ты так не хочешь, чтобы я участвовал в этой борьбе? Род Оккинсет достаточно родовит, чтобы наравне с остальными побороться за трон…
‒ Потому, отец, что в этой борьбе победит тот, кто переживет остальных, ‒ Морган снова коснулся рукояти Правого Близнеца. ‒ И потому, что сейчас мне нужна твоя помощь.
Он посмотрел прямо в лицо отца, и тот отвернулся, не в силах выдержать взгляд его не по-раэтски синих глаз. И сказал:
— Ты хочешь завоевать собственное королевство… пока Раэтана будет занята междоусобицей. Но всегда есть риск переоценить свои силы. Сайнд – могучая держава, мы давно воюем, но до сих пор никто…
‒ До сих пор никто из тех, кто приходил сюда, не был мною, ‒ глаза Моргана опасно блеснули, когда он коснулся рукояти Левого Близнеца. ‒ Отец, ты сейчас отзовешь свой корпус и сделаешь вид, будто отправился в Раэтану. Разведчики сайндов должны считать, что моя армия ослабла. Вам достаточно будет отойти лишь на день пути… потом сделаешь так, как мы и задумали сначала. Что до Раэтаны… поверь, пока мы будем здесь вершить мой путь, Раэтана будет идти своим… к твоим ногам, отец. Трон будет твоим – я это говорил не напрасно. А Сайнд… Да, ты прав. Собственное королевство – по праву крови и первородства, – губы Моргана скривились в жестокой усмешке, и Райвен испугался. Первый раз он увидел в сыне признак приближения знаменитого раэтского бешенства… состояния, в котором раэт теряет над собой всякий контроль. Сам Райвен, хотя и был раэтом до мозга костей и глубины души, никогда по-настоящему в такое состояние не впадал, хоть его и прозвали Бешеным даже сами раэты. Да, он часто проявляю лютую ярость, но слишком хорошо умел удержаться на грани безумия. Знал, что если упадет за нее, может натворить слишком… много всякого.