СЫН ЛЮЦИФЕРА. ДЕНЬ 142-й.
И настал сто сорок второй день.
И сказал Люцифер:
– Всё обманчиво, неверно и зыбко. И нет ничего надёжного и прочного в этом мире. И единственная истина – что истин нет. Помни об этом всегда.
ОБОРОТЕНЬ.
«Mestlet, mestlet!»
(«Соединяйтесь!» - лат.)
Клич ведьм на их тайных
собраниях, призыв к началу
сексуальной оргии по окончании
пиршества. Трактат XV века
«Заблуждения газар».
…И вот я стою на кровати на карачках, на четвереньках,.. раком! так это, кажется, называется?.. ну да, вроде бы… наверное… – колени мои широко разведены, зад высоко задран, а голова, опущенная, наоборот, словно в знак скорби, низко и виновато, покоится уныло на скрещенных на подушке руках...
(Хм... Действительно, что-то рачье в этой позе определённо есть… И вообще, как же это всё-таки ужасно и трагично! Ах, первый адюльтер!.. И где? Прямо на супружеском ложе. На алтаре, можно сказать!.. Осквернение!.. Поругание!..)
…Чёрное платье и такого же цвета трусики небрежно брошены на стул, и на мне нет ничего, кроме съехавшего непонятно, кстати, как и когда куда-то вбок и вниз, на живот почти, и забытого просто мной в спешке чёрного, опять же, лифчика…
(Тоже следовало бы уж снять, вот только мешается теперь, и я в нём, наверное, сейчас как полная дура выгляжу! – с досадой соображаю я и даже покрякиваю и ворочаюсь слегка от этой неприятной мысли в этой своей рачьей позе. – Как корова… нет, скорее уж кобыла, корова это всё-таки чересчур!.. как кобыла со съехавшим набок седлом.)
…Н-да... лифчика… (Черти бы его взяли!!.. сняли…) А!.. ну, и чулочки же чёрненькие ещё на мне! На резиночках. Чуть не забыла!.. Ну, о-очень просто соблазнительные и сексуальные!.. Да-да-да! Ну, просто о-о-очень!..
Я вновь веселею и чуть-чуть игриво шевелю попочкой.
Как я тебе, мой милый, в одних чулочках, вид сзади? А?.. Нравится?..
Взгляд мой тут же опять падает на проклятый лифчик.
Как траурная повязка! – приходит неожиданно мне в голову, и я смешливо фыркаю. Настроение у меня от этой своей собственной шутки поднимается ещё больше. – На торжественных похоронах моей супружеской верности и чести. Сейчас гвозди вколачивать начнут... По самую шляпку. Пора бы уж, кстати! Чего там гробовщик-то мой телится? Ошалел от счастья?
Я кошусь назад. Но там пока – ни звука. Там вообще царит совершенно неестественная для такого момента тишина. Мёртвая. («Гробовая»!) Как будто бы и впрямь у нас тут похороны какие, а не... Я снова кидаю невольный взгляд на свои мрачные и тёмные одежды и опять нервно хихикаю. (Как специально! Вырядилась!.. Привет от Фрейда! Дурацкие шуточки подсознания.) Потом вновь осторожно кошусь назад.
Он – там! у моей... э-э… у моего… ну, в общем, там! застыл в ледяной неподвижности на коленях; голова и плечи его безвольно поникли,.. вид он вообще имеет сейчас какой-то отстранённый и словно не от мира сего – грустный и умиротворённый одновременно... умилённый, что ли?.. просветлённый?.. одухотворённый?.. слова даже подходящего никак не подберу; он будто молится! печально беседует о чём-то своём, личном, важном и возвышенном с самим господом богом!.. Ладошки осталось только домиком сложить – и вылитый иисусик.
Однако ладошки его заняты другим. Они лежат покойно и уверенно на моих голых, белых, приподнятых соблазнительно и раздвинутых призывно ягодицах, что всё-таки вселяет мне некоторую надежду. Что прелюдии и молитвы вот-вот закончатся!! (Да и сколько, право, можно-то?!..) Вообще он непонятно почему мешкает и медлит и словно придирчиво и недоверчиво разглядывает и изучает меня… всю!.. и то, что он видит меня сейчас такой!.. стоящей перед ним в такой вот, немыслимо-бесстыдной и откровенной позе!.. меня, женщину, перед которой он всегда преклонялся; от слова одного которой млел и таял как мальчишка; которую он глубоко и искренно уважал, чтил, боготворил буквально, разве что не молился!..
(Опять «молился»! – снова хихикаю я, мне вообще как-то истерически-весело. – Вот он и сейчас… молится! По привычке, наверное. Благо иконка-то теперь прямо перед глазами! Чего он, там, интересно, у неё просит? Сил, что ли? Для грядущих подвигов? Так ведь времени-то – в обрез!)
…не смел лишний раз с трепетом душевным на неё взглянуть и считал всё это время чуть ли не мадонной во плоти!.. святой, чистой и непорочной… Идеальной! Недоступной!..
И вот эта-то недоступная и идеальная, святая женщина перед ним сейчас… во всей своей красе, раком!.. демонстрирует!.. Весь свой иконостас. Взяла просто молча за руку, в соседнюю комнату завела, сняла деловито платье и трусы и – встала. Рачком-с. Давай!! Действуй! Молись. Даже и света не погасила – смотри-любуйся! Да и удобнее ведь оно, при свете-то! Сподручнее. Поклоны класть. Правда ведь?
Эта греховная, невозможная! и такая в то же время сладострастно-порочно-соблазнительная, омерзительно-прекрасная, обжигающе-постыдная!! мысль возбуждает и распаляет меня ещё больше, ещё сильнее!.. впрочем, мне уже сейчас не до стыдливостей, не до грехов и не до моралей. Какие, там, ещё, к дьяволу, «морали»!! Какие, мать твою, «стыдливости»!!!
