Оля хлопнула входной дверью, швырнула сумку в угол, сорвала с себя куртку и начала зло расшнуровывать высокие, до колен сапоги.
Что ж, опять дочка не в духе.
И опять из-за Андрея — в ее возрасте девчонки выглядят как тайфун только из-за своих парней. Только из-за них может «нечаянно» размазаться тушь на щеках, растрепаться волосы, искусаться до крови губы.
Только из-за парня может пятнадцатилетняя девочка влететь на кухню и, забыв о диете, полезть в холодильник за давно забытым куском пиццы.
Только из-за него, любимого, может она не поздороваться с родителями.
Сидевший в углу кухни Коля понимающе хмыкнул, закрываясь вечерней газетой. Спрятался за городскими новостями, гороскопом и спортивными достижениями. Долго он не выдержал. Стоило Оле сесть за стол с куском пиццы на тарелке, как муж спросил… но не дочку, а меня.
— Помнишь о том письме?
Оля вздрогнула. Мне стало муторно. Сметливая дочурка сделала именно то, что ожидал от нее Коля — оторвалась от калорийной пиццы и уставилась на меня, любимую. Этот взгляд означал только одно — нет, милая, теперь я от тебя не отвяжусь, а историю услышу. В состоянии «на ком бы сорваться после ссоры с Андреем» на снисходительность можно было не рассчитывать.
— Помню, — вздохнула я.
— Мама… — ожидаемо забыла Оля. — Мам, расскажи… мама!
— Твоя мама не любит рассказывать о том дне. Давай я расскажу?
Я кивнула. Оля все равно не отвяжется, а Коля никогда еще не был так откровенен. Мы с ним как бы сговорились не вспоминать прошлое, не думать о том, что было до того дня… когда Коля приехал в город учиться и пришел в мой дом с цветами. Улыбнулся тепло, чуть стеснительно, и просто сказал:
— Алина, это я.
«Это я» могло быть кем угодно. А я узнала. Повисла у Коли на шее, уколовшись о розы в его руках, и вдруг поняла… не всегда детская любовь бывает глупой и наивной.
— Знаешь, Оля, — начал мой муж, — никогда не любил я школу.
Как и ты. Но то первое сентября, в пятом классе ждал с нетерпением. Маялся все лето, считал дни. А когда наступил первый учебный день, я пришел раньше всех, застыл у окна, ждал.
Шел дождь. Понемногу в школу начали входить ученики, учителя, все в красивых одеждах, с по-праздничному радостными лицами, чуть мокрые, довольные… с цветами. Я тоже держал в руках цветы. Пушистый букет из осенних астр. Но не для учителей, для девочки…
— Папа, от тебя не ожидала!
— Да я и сам не ожидал. Стоял как дурак на школьном крылечке, срывал с цветов лепестки, собирал их в кулак, и все смотрел и смотрел на дорогу. Я ждал свою милую, задорную, чуть грустную Алину. Свою подружку… не дождался.
Прозвучал первый звонок. Разбежались по классам ученики.
Стало тихо. Очень тихо. И только тут я понял, что ты не придешь, вышел под дождь, положил цветы на школьную скамейку и поплелся по пустым школьным коридорам.
Открыл дверь в наш класс, ожидал выговора, даже жаждал его.
Понимаешь? Ничего не понимаешь… Когда плохо, любой крик, пусть даже учителя, кажется милым пустячком. Страшнее всего — одиночество. А мне было действительно плохо…
Как ни странно, не одному мне.
Весь класс сидел тихо, опустив глаза в парты. Никогда не слышал такой тишины. И как никогда хотел, чтобы кто-то что-то сказал. Пусть даже накричал. Но все молчали. Молча кивнул мне стоявший у доски директор. Молча показала на мою парту Анна Петровна. Молча забрал со стула портфель мой сопартник.
Молча подошел директор к моей парте, положил на стол листок.
Обычный листок с драными краями, вырванный из школьной тетрадки.
А на нем — написанные крупными, корявыми буквами слова…
А потом тишина… она как бы загустилась. Недобрая, с шелестом дождя.
И вдруг я понял, все смотрят на меня. Чего-то ждут.
— Прочитай! — приказал директор.
Только тогда узнал я на листке твой почерк… И прочитал… вслух. Голос мой срывался, а когда я прочел два слова:
«Пращайте, Алина», не выдержал… руки мои задрожали, листок плавно полетел на свежепокрашенный пол, и я выбежал из класса.
Пулей.
— Мама, что было в письме? — заныла Оля, и я осторожно убрала из-под ее носа тарелку с пиццей, заменив ее тарелкой с морковным салатом. Оля даже не заметила. Она мяла в руках салфетку и пыталась поймать мой взгляд.
Но поймала не она. Коля. Мой муж, друг, защитник. Человек, который всегда поймет, всегда поддержит, всегда рядом…
— Мама расскажет, если захочет.
— Это было глупое письмо, — ответила я, чувствуя, как кровь заливает мне щеки. — Я была глупой девчонкой, и более никем.
— Глупой? — усмехнулся Коля. — Вот уж не преувеличивай!
Письмо твое печатали в школьной газете, повесили на стене школы, как напоминание.
— Напоминание чему? — поинтересовалась Оля.
Я поднялась, налила воды в электрический чайник, поставила его на подставку и нажала кнопку.
— Что к людям надо относиться как к людям, а не как к животным.
— Мама! Покажи мне то письмо…
— Может, позднее…
— Расскажи нам… — вдруг сказал муж.
— Расскажи что? — удивилась я, доставая из буфета диетическое печенье.
— Расскажи мне, почему ты тогда уехала. Почему не простилась? Почему никогда не написала?
— Коля…
— Мама, расскажи, — попросила дочка.
Я села на табурет возле дочери и тихо начала, старательно подбирая слова: