Виртуозная мелодия одинокой флейты освежающим ключом пробивалась сквозь душную суету столичной улочки и, смешиваясь с торопливыми разговорами спешащих прохожих, искрящимся потоком вырывалась из тесного городского русла на пыльную мостовую, где разбивалась под ударами подкованных копыт на отдельные ноты, растворяющиеся в бурлящем потоке повседневного шума.
Всего несколько минут назад под щелчки кастаньет и восхищенные возгласы «Олей!» на верхней площадке перед длинной лестницей кружилась молодая пара, но темпераментное фламенко сбивало дыхание, и танцоры сделали перерыв, чтобы отдохнуть, прислонившись к перилам, а гитарист, доиграв пылкую каденцию, уступил аудиторию флейтисту.
Мимо них, окрашенная раскаленными небесами в пронзительно-алые тона, подчеркивающими тревожную покорность бредущих горожан, по улице густым непрозрачным потоком стекала живая река, размеренно и скучно переливающаяся через широкие ступени. Некоторые бредущие вилонцы, услышав музыку, замедляли шаг и, настороженно оглядываясь, останавливались рядом с флейтистом, а их лица переставали отбрасывать тень обреченности, словно озаряясь вспыхнувшим в душе пламенем надежды.
Не смотря на усилия музыканта, флейта не могла заглушить далекий перезвон колоколов кафедрального собора, и все же отвлекала от него, утоляя жажду к искусству у слушателей, а слабое эхо, гулявшее между шершавыми стенами, создавало непередаваемое ощущение домашнего уюта и медитативного спокойствия. Как и легкому ветерку во время сиесты, навстречу грациозной мелодии с готовностью открывали окна, чтобы заманить ее в темную глубину душных комнат.
В эти часы Вилон кипел светской жизнью: словно прогуливаясь по колено в пенистом прибое, столичный бомонд совершал вечерний променад к театру, а негоцианты рассаживались по свободным креслам и диванам, отдыхая и делясь впечатлениями и заботами, принесенными на бумажных крыльях очередного делового дня. Из кабачков и с открытых веранд ресторанов доносились насыщенные ароматы изысканной кухни и разлитого по бокалам сухого вина, сплетающихся в вечернем воздухе в благородный столичный купаж.
Две девушки, сидящие на веранде под открытым небом, прервали разговор, чтобы послушать музыку, а потом одна из них пожаловалась другой:
— Если бы ты знала, как мне надоело притворяться!
— Куда уж мне… — усмехнулась вторая в ответ. — По крайней мере, Давид тебя обеспечивает.
Сара закатила глаза, показывая, что это никогда не заменит настоящей свободы. Впрочем, Аэрин хорошо помнила, как белокурая подруга прыгала от счастья, когда он сделал ей предложение. Это сейчас она жалуется, а тогда с радостью переехала к нему.
— Иногда мне кажется, что он догадался.
— Ну, если он не понял за два года…. - темноволосая девушка наклонилась вперед и продолжила заговорщицким шепотом, — что ты дава, то у меня плохие новости.
— Считаешь его глупым, да?
Она поджала губы, обидевшись на Аэрин, поскольку принимала критику близко к сердцу и по этой же причине не позволяла подругам ругать своего мужчину. Наверное, из-за этого она не пригласила их на свадьбу и до сих пор не познакомила. Подружки неоднократно сплетничали на эту тему, когда Сары не было рядом.
— Или он тоже притворяется, — с мрачным удовольствием предположила собеседница.
Сара через силу улыбнулась.
— Я скажу ему, — решилась она.
— Когда?
Аэрин хитро прищурилась, ожидая ответа, а Сара опустила взгляд и тоскливо вздохнула:
— У него не будет выбора… после рождения дочери.
— Ну, с его стороны это будет очень некрасиво и бесчестно, — согласилась подруга.
В дальнем конце улицы мелькнула выбритая голова и строгое одеяние Собора, и Аэрин стала высматривать сестренку, гуляющую вдоль улицы. Девочку не интересовали скучные разговоры взрослых, и она гуляла поблизости. Если бы они были дома, то ее бы безбоязненно называли Мелиссой, но, к сожалению, все чаще приходилось использовать официальное имя, выбранное из соборного календаря:
— Софья!
— Я тут! — отозвалась девочка и повернулась к Аэрин спиной.
Она все еще злилась на старшую сестру.
Девушки притихли, проводив клирика напряженными взглядами, и сохраняли гнетущее молчание, пока не пришла Валерия, благоухающая ароматом дорогих духов.
— Вот вы где! Ола чика-ас!
— Лерка! — Аэрин поцеловала ее в щеку, — опять опаздываешь?
— Отстань, зануда!
Она была моложе Сары на несколько лет, и общалась с Аэрин на равных. Девушка подсела к ним за столик и запустила руку в сумочку.
— Где же он… Такой тонкий конверт… Неужели забыла?
— Что-то случилось?
— Для тебя передали письмо, а я как всегда…
Валерия с надеждой посмотрела на задумчивую Сару, всем своим видом прося о помощи, и та встала на сторону Сестры:
— Аэрин, может быть, останешься? Отложишь поездку?
— У меня клиенты! Где я достану новый столик?
— Я собираюсь в Полтишь в конце месяца, — оживилась Лера.
Аэрин вздохнула, почувствовав раздражение, — Валерия ничего не понимала в ее ремесле, хотя по понятным причинам об этом не стоило говорить вслух. Так что пришлось проявить чудеса дипломатии:
— Там есть один особенный мастер… — она изобразила загадочную улыбку, — …с которым мы давно знакомы.
