О Лаура, зорь восход
В золотом твоём сияет взоре,
Пурпур крови на щеках цветёт,
Жемчуг слёз твоих зовёт
Матерью своей — восторгов море.
На кого падёт его роса,
Тот увидит небеса.
Юноше, кто пьёт её влюблённо,
Засияет солнце благосклонно!
Дух твой ясный, как прибой зеркальный,
Солнечный и беспечальный,
Разгоняет осень вкруг тебя,
И пустыни, прах клубя,
Пламенеют радостью, хрустальной;
Будущности тёмной мгла
Блеском звёзд твоих светла;
Ты ликуешь в прелести своей?
Я же плачу перед ней.
Не окутал ли земли пустыни
Уж давно ночной покров?
Наших замков гордые твердыни,
Всё величье наших городов
На гнилых покоятся закрепах;
Аромат сосут цветы твои
Из гниенья, и в могильных склепах
Свой исток берут твои ручьи.
Посмотри — несутся вкруг планеты;
Пусть, Лаура, скажут нам их светы,
Как в кружении земли
Сотни вёсен протекли,
Сотни тронов вознеслись,
Сотни битв пожаром разлились.
Там, где нивы сталью взрыты,
Их следов ищи ты!
Раньше ль, позже ль — смерть зовёт,
И часов планетных ход
Смолкнет, тьмою скрытый.
Только миг — и солнечную мощь
Смертная погасит ночь!
Ах, спроси, откуда зорь твоих цветенье!
Ты горда огнём очей?
Иль румянцем юности своей,
Занятым у хилого гниенья?
Злой процент возьмёт за ту
Ссуженную красоту
Смерть без сожаленья.
Дева, не глумись над злейшим злом из зол!
Радостный лица румянец —
Только смерти радостный престол.
На ковре цветы струят багрянец,
А под ним вредитель точит пол.
Верь мечтателю, моя отрада:
Только смерть твой взор к себе зовёт,
Каждый луч очей прекрасных пьёт
Жизнь твою, как масло пьёт лампада.
«Крови ток, — кичишься ты, —
Бьётся в жилах, пылкий и упругий».
Но — увы! — тиранов злые слуги
Обрекают тлению цветы.
Все улыбки смерть развеет вмиг,
Словно ветер, что срывать привык
Радужные клочья пены.
Ты напрасно ищешь их следов:
Из весны, её цветов,
Жизни всей убийца неизменный,
Как из зёрен, вырасти готов.
Ах, я вижу — розы облетели,
Смертно бледны сладкие уста;
Щёк твоих младая красота
Отцветёт под холодом метели.
Горьких лет седая мгла
Ключ хрустальный юности остудит.
Никогда Лаура не полюбит,
Никому не будет уж мила.
Дева, крепче дуба молодость поэта,
И о мощь гранитную её
Сломит смерть своё копьё.
Взор мой ясен, как потоки света
Из небес, а дух пылает мой
Ярче света божьего, который
Громоздит и рушит горы
В океане суеты мирской.
Смело мысль несётся по вселенной,
Из пределов рвётся дерзновенно.
Ты горишь? В груди дерзанья жар?
Знай же, дева, радости нектар,
Тот бокал, где божество сияет,
Ядом отравляет.
Жалок, жалок, кто, не зная страха,
Искру божью мнит извлечь из праха!
Ах, созвучий лучших взлёт
Музыку создать бессилен,
Гений, жаркий луч небес, берёт
Тусклый блеск у жизненных светилен.
Он утратил жизни трон,
Рабскому служенью обречён.
Вкруг меня сплетают ежечасно
Мои духи заговор ужасный!
Дай, Лаура, дай немногим вёснам малым
Пролететь, и — чую! — дом гнилой
Пошатнётся на меня обвалом,
И в сиянье дух угаснет мой.
Плачешь ты? Лаура, брось рыданья!
Не моли о счастье увяданья!
Прочь! Злодейка, слёзы осуши!
Иль желаешь ты упадка силам,
Чтоб дрожа я ползал под светилом,
Видевшим орлиный взлёт души?
Чтобы грудь, где пламя встарь горело,
Проклинал я сердцем охладелым,
Дух скорбел с ослепшими глазами,
Чтоб порвал я с лучшими грехами?
Нет! Злодейка, слёзы осуши!
Мой цветок в расцвете оборви ты,
Погаси же, отрок, трауром обвитый,
Со слезами факел мой!
Занавес трагической арены
Падает в начале лучшей сцены,
Тени скрылись прочь — но ждёт театр немой.
© Перевод с немецкого Л. Остроумова
