Мечта Агаты

© Светлана Петрова, текст, 2015

© Фефа Королева, иллюстрации, 2015

© ООО «Издательство АСТ», 2015

В тот день, когда начали происходить те самые чудеса, я скакала на швабре по двору, воображая, что еду на лошади. Мы с конём гарцевали на ярко освещённой арене, трибуны восхищённо аплодировали, и со всех сторон нас слепили вспышки фотокамер – я и мой верный конь были цирковыми артистами. И только я приветливо помахала рукой своим выдуманным, но крайне восторженным зрителям, как тут же споткнулась и кувырком, нелепо и стыдно, улетела в пыль.

Верный и прекрасный конь разломился – голова в одну сторону, хвост в другую – и тут же превратился в обычную швабру.

– Ой-ой, – сказала я, – мне совершенно точно попадёт.

Я даже не представляла, что тот день, когда я сломала швабру, перевернёт мою жизнь вверх тормашками раз и навсегда.

Меня зовут Агата, и недавно мне исполнилось одиннадцать лет.

Мы с бабушкой и мамой живём в небольшом городке с красивым названием Дивный, в двухэтажном доме солнечнооранжевого цвета. Когда мама покупала дом, она выбрала именно этот, потому что у меня волосы такого же цвета – рыжие. Мама решила, что мы друг другу подойдём.

У меня ещё нет здесь настоящих друзей – так, обычные школьные приятели. Мы переехали в Дивный не так давно, почти перед летними каникулами, три месяца назад, когда маме предложили новую работу.

Она большая начальница – так все в Дивном говорят. Бабушка зовет её Люсей, потому что она так звала её ещё маленькой, а все остальные зовут маму Людмилой Федоровной.

Мама – директор фабрики, где выпускают ткани, и она так много работает, что мы с бабушкой её почти не видим. Она уходит на работу в семь утра, а встаёт раньше солнца – потому что долго наряжается, красится, делает кудряшки. Она носит туфли на высоком каблуке, любит почти прозрачные шарфики из тонкой органзы и говорит так: «Нельзя делать красоту и самой не быть красивой».

Наверное, она хороший директор, потому что ткани на фабрике получаются очень красивыми, и их покупает весь Дивный и многие другие города. Сейчас я уже привыкла, а раньше всегда удивлялась: вот тётя Наташа идёт в лёгком платье из маминой ткани, а вон в доме напротив занавески на окнах в знакомый цветочный узор, и даже сосед дядя Петя носит ситцевую рубашку из ткани в клеточку, которую выпускает мамина фабрика.

Для меня мама состоит из запахов. Ночная мама пахнет кремом для лица – она всегда целует меня перед сном, и даже спросонья я всегда знаю, что это – мама. Утром меня будит запах духов – она обязательно обнимает меня, иногда ещё спящую, перед тем как убежит на работу. А в выходные дни от неё пахнет гуашью – мама рисует эскизы для новых тканей, потому что, как она говорит, хороших художников на производстве не хватает, а в такую даль, как Дивный, никто не хочет приезжать.

Поэтому, даже когда она дома, она всё равно на работе.

И хотя мама молодец, и её все уважают, бабушка огорчается тому, что её постоянно нет с нами. Не из-за того, что забота о доме и моём воспитании ложится на бабушкины плечи, а только потому, что мама не видит, как быстро я расту.

Бабуля у меня замечательная, она умеет слушать мои истории, печёт лучшие в мире блины и никогда не ругается – для этого у нас есть мама.

В тот день мне действительно попало за швабру. Хотя я и приложила массу усилий, пытаясь склеить её скотчем, швабра чиниться отказалась. Вероятно, только из-за того, что из неё снова могли сделать лошадь.

– Нормальные девочки твоего возраста играют в куклы, в крайнем случае, в компьютерные игры! – вполне ожидаемо заявила мама.

Ей бывает сложно меня понять, я же с самых ранних лет была фантазёркой, вечно придумывала себе разные занятия, чтобы не скучать. Иногда мне это выходило боком, как в тот раз, когда швабра была лошадью.

У вас вот есть мечта, о которой вы думаете всю свою жизнь?

У меня есть. С самого детства.

Я люблю лошадей, очень сильно, так сильно, что, когда вижу их по телевизору, начинаю плакать от счастья. Маму это пугает, и она никогда не зовёт меня, если их показывают, а бабушка понимает, что самое важное в мире для её внучки, и обязательно ищет меня, даже если я гуляю на улице.

У нас в Дивном лошадей нет. Грузы давно перевозят на машинах, землю пашут тракторами, и, хотя автогараж теперь находится в старой конюшне, от лошадей там не осталось даже запаха. Я иногда прихожу туда, когда грузовики уезжают на работу, и брожу одна, пытаясь угадать, где были стойла лошадей, представляю, как они стояли тут и жевали сено.

Над дверью конюшни висит подкова, старая и кривая, уже несколько раз покрашенная в голубой цвет вместе со стенами, – это единственное, что напоминает в Дивном о лошадях.

Смешно, наверное, так сильно любить то, чего ты никогда не видел наяву.

Но, вообще, я всех животных обожаю – и кошек, и собак, и коров даже – у них глаза красивые, с длинными ресницами, только обычно грустные очень.

А ещё я их спасаю, животных: например, если мокрица в ванну падает, ей не выбраться никак, скользко же, я её на расческу пересаживаю, потому что руками ни за что к ней не прикоснусь, – и потом отпускаю. Она ведь такая же живая, как я, и, хотя я всегда боюсь, что она меня укусит за палец, я всё равно не хочу, чтобы она умирала.