Почти всю войну он провел в Прибалтике. И, конечно, не в кофейнях на узких улочках Риги и не на пляжах славного взморья… О подвигах разведчика майора Пронина вы, наверное, читали в романе Льва Овалова «Медная пуговица». В январе 1945-го прибалтийская миссия завершилась. Переместилась в область легенд, шпионских романов и учебников по истории разведки. Пронин впервые за четыре года прошелся по брусчатке Красной площади… Да, он зачем-то остановил автомобиль на площади Свердлова и отправился на главную площадь всего прогрессивного человечества. Василий Блаженный стоял в снежном тумане. Пронин посмотрел на припорошенный Мавзолей. Почетный караул на месте! Незыблем и спокоен. Главный пост победившей державы. Нет, еще не победившей. Побеждающей. Почти всех, кто похоронен здесь, у Кремлевской стены, Пронин знал лично. Ему жал руку Ленин. Дзержинский сделал из него чекиста. С Горьким он встречался на Капри, сопровождал писателя и в поездке на Беломорканал. Все это было как будто в другой жизни. До войны. Куранты на Спасской башне показывали без двенадцати восемь. В восемь пятнадцать Пронин должен быть на Лубянке, у генерала. Четыре года Пронин общался с Ковровым шифрограммами. И вот он снова пожмет руку командиру…
Пронин одет щеголевато: на нем твидовое пальто и меховое кепи. В Риге отличные портные! Сейчас он пройдет по улице Куйбышева. Эта пышная, нарядная улица стала за войну какой-то неприбранной. Ему необходимо пешком пройти по городу, который он защищал все эти годы в чужих краях. Редко ему доводилось говорить по-русски…
Протягивая пропуск охраннику, он пробурчал себе под нос: «Пронин, майор Пронин…»
Ковров сиял как начищенный тульский самовар. За войну он пополнел, но энергично выбежал из-за стола навстречу Пронину и улыбался, как двадцать пять лет назад, когда здесь, на Лубянке, праздновали победы над Деникиным и Колчаком.
– Ну, здравствуй, Иван Николаич! Немец ты наш!
Ковров обнимал и на все лады тормошил Пронина. Он сам заваривал чай, сам достал откуда-то коньяк, лимон, сушки и прыгал вокруг Пронина.
– Сколько же мы не виделись?
– С января сорок первого. Тогда я стал фельдфебелем Гашке.
– Своевременно, надо сказать… – Ковров не переставал улыбаться.
Коньяк уже темнел в тонких чайных стаканах. Они стоя выпили – без тоста. Просто встретились глаза, потом встретились стаканы – и без слов все было ясно.
Ковров уселся в кресло и показал на кресло Пронину.
– И как тебе Москва?
– Стоит родимая. И снегопады для нее снова важнее бомбежек…
Ковров снова наполнил стаканы.
– Давай за победу. Мы люди не суеверные. Теперь уже можно пить за победу. Знаешь, Иван Николаич, мне не верится, что прошло четыре года. Не четыре – сорок лет прошло! Все стало другим… Масштаб другой. Чувства, мысли, задачи… Все три раза поменялось. Вот тебе и четыре года.
– Ну, ты-то, товарищ Ковров, нисколько не поменялся. Может быть, не четыре года, а четыре дня? А я приехал из короткой командировки.
Ковров немного захмелел. Он уже в третий раз наполнил стаканы.
– Ты в Риге работал, как никто. Они не верили, что ты живым вернешься. Никто не верил, кроме меня! Ты по немцам прошелся как сто танков.
– Все мы воюем.
– Это точно. И наши мертвые.
Третий тост – не чокаясь.
Ковров знал про гибель Виктора Железнова – пронинского любимца. Генерал даже боялся назвать его имя в первом разговоре после разлуки. Захмелев, он быстро перескакивал с одной темы на другую:
– Ты, как всегда, гладко выбрит, хотя и с поезда. Как лорд английский! Они ведь теперь наши союзники.
Пронин усмехнулся:
– Да. А с недавних пор – еще и главные противники.
– О чем и речь. Немцы обречены. Мир делят три державы, и тут уж – кто кого переиграет. Кто возьмет Берлин. Кто кому силу покажет. Ты нам нужен на главном фронте. Нам нужны все английские и все американские следы в прибалтийском фашистском отребье. Ты и так уже нас хорошо сориентировал и по англичанам, и по американцам. А теперь пора возвращаться в контрразведку. Я тебе уже надоел со своим коньяком. Отдыхай от немцев, от меня, от латышей. Две недели отдыхай.
В те годы в мире было три великих сыщика: комиссар Мегрэ, Шерлок Холмс и майор Пронин. Но Холмс был уже глубоким стариком. Жил в Суссексе, в уединении, под наблюдением врачей. Комиссар Мегрэ отправился в Нью-Йорк, и никаких сведений о нем давненько не было. А Иван Николаевич Пронин возвратился в свою квартиру на Кузнецком Мосту. Туда, где на стене висит текинский ковер, украшенный старинными саблями и пистолетом. А еще – почерневшая от времени гитара, подарок цыганской певицы Ольги Васильевой, которую Пронин когда-то спас от неминуемой гибели.
В этой квартире всегда были открыты окна: Пронин жить не мог без сквозняка. Своя комнатка была у Агаши – экономки Пронина. Книжные полки, карта СССР… Гипсовый бюст Пушкина на письменном столе, каслинский бюст Сталина – на серванте.
В мягкой, застиранной домашней гимнастерке Пронин восседал на тахте, окруженный подушками. Он не спеша читал отчет капитана Кирия о последних операциях в Эстонии. Вчера был праздник – День Победы. А сегодня, 10 мая 1945 года, Пронин изучал биографию Каарела Таама – опасного диверсанта с балтийских берегов. Война майора Пронина продолжалась…
