Поселок, куда по донельзя разбитой колее медленно пробирался оперативный «УАЗ», назывался Верхняя Труба. Чем руководствовались люди, давшие поселку имя, было неизвестно. Тем более, что населенного пункта Нижняя Труба в окрестностях не существовало. Единственную улицу, холмистую, как слаломная трасса, с двух сторон подпирали разнокалиберные дачные постройки. Участки были огорожены штакетником, ржавой колючкой и поставленными на попа матрасными сетками. Лениво брехали собаки, на паре-тройке огородиков еще копошились дачники, готовя хозяйство к завершению сезона.
Нужный дом был последним в ряду. Он стоял сразу за поворотом, в том месте, где дорога огибала холм с тремя пожелтевшими березками. Шофер «УАЗика» наверняка проскочил бы его, кабы не притулившаяся у забора замызганная машина «Скорой помощи». Возле калитки стояли двое: участковый и высокая женщина лет пятидесяти, в платке и рабочем комбинезоне.
Сергеев вылез из машины, сразу погрузившись по щиколотку в разбухшее после дождей месиво, и досадливо чертыхнулся.
— Осторожнее, товарищ капитан, — запоздало проговорил участковый.
Сергеев досадливо отмахнулся:
— Кто обнаружил труп?
— Хозяйка дачи, — участковый указал на женщину.
Та кивнула и пояснила:
— Он четыре дня назад приехал. Деньги вперед заплатил за месяц…
— За целый месяц? — переспросил Сергеев. — А вас не удивило, что он решил снять дачу осенью? Сезон-то вроде закончился.
Женщина пожала плечами:
— Ну так что ж. Мало ли какие у человека обстоятельства. Вон в прошлом году Семка Дубак со своей мегерой поцапался, так тоже у меня на даче жил, пока не помирились… — она жалостливо вздохнула. — Может, и этого жена выгнала. Или сам ушел… Мне что? Пусть живет, коли охота.
Сергеев шагнул через порог и огляделся.
Интерьер дома соответствовал экстерьеру: грубоватая простота и благородная непритязательность, стиль «Крестьянская изба» в своем апофеозе. Истертый до дыр половичок, рассохшийся кухонный стол у окошка, тарелка с остатками вареной картошки. Хлеб в целлофане, ополовиненная бутылка хорошего коньяка, несколько упаковок сыра, масло, консервы… Словом, приличный набор продуктов, приготовленный с тем расчетом, чтобы длительное время не показываться людям на глаза.
Труп мужчины на кровати — поверх куцего одеяла: чуть полноватое лицо с легкой небритостью на подбородке, аккуратный свитер, джинсы, шерстяные носки домашней вязки… Так мог бы выглядеть обычный среднерусский доцентик из какого-нибудь дышащего на ладан НИИ. Или разведчик, вынужденный на некоторое время уйти в нелегалы. Или глава финансовой пирамиды, скрывающийся от обманутых вкладчиков.
Однако все это капитан увидел позже, спустя несколько минут. Потому что сначала, буквально с порога, его взгляд с налета врезался в картину, висевшую на стене.
Картина была вышита на ткани. Капитан Сергеев в ускоренном темпе прошерстил свой внутренний толковый словарь и нашел определение: гобелен. Старинный, но сохранившийся, пожалуй, получше, чем дом, давший ему последний приют.
Сергеев обернулся к хозяйке дачи.
— Вам знакома эта вещь?
Женщина истово перекрестилась:
— Упаси боже. Она ж, поди, бешеных денег стоит. Разве я стала бы такое на даче хранить?
На гобелене была изображена сцена охоты на тигра. Тигр был полосат, огромен и исполнен приглушенной ярости. Приглушенной до поры до времени: тщедушным охотникам с их смешными кремниевыми ружьями ловить здесь было нечего, это было ясно с первого взгляда. Тигр слишком превосходил их размерами, силой и мощной аурой смерти, которая его окружала.
Врач цинично ухмыльнулся:
— Да, покойничек, похоже, был большим оригиналом. Снял дачу на отшибе, врезал новый замок, устроил картинную галерею — и склеил ласты.
— Какова причина смерти? — поморщившись, спросил капитан.
— Почти наверняка отравление. Пена в уголках губ, небольшой отек горла, синюшный носогубный треугольник… Я, пожалуй, возьму остатки еды на анализ. Завтра пришлю заключение.
— Товарищ капитан, — окликнули Сергеева из сеней. — По-моему, вам стоит на это взглянуть…
«Это» оказалось люком в погреб. На вопрос, почему люк расположен не в комнате, а в сенях, словоохотливая хозяйка пояснила: «Муженек так устроил, царство ему небесное. Чтобы, значит, картошку удобнее было таскать. Мы там сроду ничего, кроме картошки да лопат, и не хранили».
— Сумки, стало быть, тоже не ваши? — спросил Сергеев, указывая на два объемистых баула, извлеченных из погреба.
Баулы были самые обычные, без затей сварганенные из клетчатой клеенки — такие во множестве таскают по поездам «челноки». Когда сумки перенесли на стол, внутри одной из них отчетливо брякнуло.
— Оружие, что ли? — тихо спросил эксперт.
— Господи, — перекрестилась хозяйка. — Он что же, постоялец-то мой, из энтих… из чеченцев? На лицо-то вроде русский…
— Давай сюда понятых, — распорядился Сергеев.
Молодой оперативник проворно шмыгнул за дверь и вскоре вернулся со старухами-соседками. Старухи со смесью ужаса и любопытства кивнули хозяйке и уставились на баулы. Эксперт натянул перчатки и осторожно расстегнул «молнию»…
Сверху, прямо под «молнией» лежало оружие — но совсем не то, которое ожидал увидеть капитан. Не хрестоматийный автомат Калашникова, не изящный израильский «Узи», и даже не разобранный на части пулемет «Максим».