Капитан Варежкин был хорошим человеком. И всегда, честное слово, всегда делился сигаретами. Подходил к нашему "курительному грибочку" напротив казармы, доставал из кармана пачку "North Star" и обязательно предлагал каждому.
Мы никогда не отказывались, а он понимающе улыбался, смотрел мечтательно в небо и говорил:
— Любо мне здесь, ребятушки. Эх, любо!
Мы лыбились, кивали нескладно, молчали, и, когда он уходил, обменивались всезнающими ухмылками. К Любе пошел, как пить дать. Он всегда к ней ходил. По асфальтовой дорожке между казармой и столовой, в тени тополиной аллеи. Потом до магазинчика, а там направо, в медпункт, мимо пруда
Перед уходом, он, почему-то, всегда мне подмигивал.
Я так и не узнал, почему. Сразу после вторжения лейтенант Борзов убил Варежкина выстрелом в затылок, а потом сбросил его тело в пруд, рядом с трупами подполковника Мариненко и майора Тарасова.
— Ибо нех…й, — пояснил нам Борзов.
Мы не спорили, хотя в случае с капитаном он был неправ.
С юга несло гарью.
— Сваливать надо, — со значением сказал нам Борзов. Лейтенант служил в части четвертый год, и знал о службе всё. Сейчас он чесал шелушащийся нос, зыркал на нас заплывшими жиром глазками и убеждал: — Не наша это война, б…я. Усекли, ушлепки, б…я?! Пущай с ней единоросы воюют, б…я!
Никто из нас не возражал. Те, кто попытался, вон они, в пруду жопой кверху плавают. А остальные разбежались еще раньше.
— Я п…ю в леса. И вам, б…я, советую, нах…й, — резюмировал Борзов. Отступил на шаг от нас. Пистолет в его руке чуть дрожал, рыская стволом по нашим лицам. Лейтенант нервно улыбался, щурился и постоянно, словно ящерица, высовывал язык.
Втиснувшись в камуфлированный "вазик" он еще раз посмотрел на нас, открыл окно и бросил на дорогу связку ключей.
— От оружейки, б…я. Живите, нах…й.
Двигатель взревел, и машина, постреливая глушителем, умчалась по бетонным плитам в сторону КПП, а мы переглянулись. Хоть что-то хорошее Борзов для нас сделал.
Командование над нами взял сержант Бурзуг, и он же решил пробираться на восток, к Петрозаводску.
Три дня мы ползали по душным карельским болотам, шарахаясь от каждой тени. Мы — это сорок три человека и Бурзуг. Все, кто не сбежал сразу после того, как началось вторжение. Наша часть быстро растаяла, сразу после того как прервалась связь с соседними частями, и навечно умолк телевизор в комнате отдыха. Последнее, что успели показать в живом включении, это мечущиеся по площади люди, и спускающиеся с неба черные волосатые шары, метра два в диаметре. Прозрачные нити пришельцев мельтешили в воздухе, как щупальца сумасшедшего осьминога, шарили по мостовой, по стенам, и если находили человека, то несчастный вдруг переставал паниковать. Переставал орать. Замирал куклой, опускал голову и покорно стоял, связанный с темным пузырем.
Шаров было много, а щупалец еще больше.
Бурзуг говорил, что мы должны соединиться с другими войсками. Но о том, что от нашей части почти ничего не осталось, он старался не вспоминать. Да и всем остальным такие мысли в голову лезли со скрипом, с болью. Мы же армия. На кого еще надеяться теперь, если не на нас? Мне лично было очень стыдно за товарищей. Но мне всегда говорили, что я странный. Когда я в девятнадцать лет пришел в военкомат, забывший про меня, и попросился в армию, то лысый подполковник, не помню фамилии, первым делом отправил меня к психиатру и только потом сюда, в глухие карельские леса.
Однако сейчас стыдно было не только мне. Многие наши ворчали на разбежавшихся товарищей, а кое-кто даже жалел, что ключи от оружейки так поздно дали. Можно было бы и пальнуть пару раз в дезертиров. Но жуткая, аномальная, как принято говорить, жара надежно выбила лишние размышления.
Тридцатка на термометре, не меньше. В тени.
Техники у нас не осталось. Соляру давно распродал подполковник, за что и схлопотал первую пулю от Борзова, а последняя машина "на ходу" увезла лейтенанта в неведомые дали.
Мы нашли ее на второй день, у болот. "Вазик" уткнулся разбитой мордой в валун, нависающий над молодой порослью березок, водительская дверь была распахнута настежь. На полу, под пассажирским сиденьем остался лежать АКСУ лейтенанта. Самого Борзова мы так и не нашли. Бросив "вазик" он, судя по следам на песке, дальше отправился пешком. Скорее всего, его поймали шары.
Выбравшийся из леса Бурзуг проверил убитую машину и сокрушенно махнул рукой. Мертвее мертвого. Потом мы еще несколько раз встречали брошенные на дороге автомобили. Черный "Форд" прапорщика Цыганова, красный "Матис" Любы… Весь личный автопарк части рассыпался по карельским трассам, и никого из пассажиров поблизости не оказалось. Потому и идеи использовать брошенные тачки популярностью не пользовались.
Связи у нас не было. На всех частотах звенела тишина, и даже помехи с них исчезли. Про мобильные и речи не шло. Так что приходилось всё делать вслепую. Идти, спать, ждать и надеяться.
На дорогах старались не светиться. Держались поодаль, наблюдали. Безлюдье в этих краях вещь привычная, а вот тишина карельских трасс, древнего места выгула для груженых лесовозов, оказалась настоящим испытанием.