Глава первая
Мишка, Настя и мать
Мишка считал себя самым разнесчастным человеком на белом свете. Не везет ему в жизни, это теперь совершенно ясно. Каждый день какая-нибудь беда обязательно свалится на его голову. Позавчера мать нашла в ранце коробку перьев с расплющенными концами для игры, расстроилась, бросила их в печку. Стыдит, ругает его, а у самой слезы на глазах. А потом и совсем по-настоящему плакать стала. Хуже всего, когда она плачет. Лучше б ударила, и то легче…
— Как тебе не стыдно? До каких пор ты будешь меня тиранить? Когда же поймешь, что не для меня учишься, а для себя? Головушка ты моя горькая! Я работаю, стараюсь, стараюсь, а ты…
Больно Мишке слушать материны упреки, а еще больнее видеть ее слезы. Насте, сестренке, той хорошо, никаких забот: в третьем классе — что там делать? Даже экзаменов нет. А тут одна математика замучит. Шестой класс — это тебе не третий!
И вот только позавчера все это обнаружилось с перьями, он дал слово больше не безобразничать, а вчера опять несчастье.
На последней перемене Мишка выключил свет. Мимо бежал, подпрыгнул — щелк, свет и погас. Девочки в темноте начали визжать, а ребята — бегать по партам. Мишка хотел включить свет обратно, но не вышло, никак не мог достать.
Прыгал, прыгал на стенку, пока не пришел дежурный по школе. Взял Мишку за рукав и повел к директору. А директор строгий, у него разговор короткий:
— Без матери в школу не приходи!
И вот теперь он на улице. Что делать, куда идти? Домой? Там Настя, она в первой смене учится — сразу обо всем догадается. А как быть с матерью? Сказать ей, попросить прощения, поклясться в последний раз?
Мишка медленно шел по улице поселка, низко опустив голову, волоча за оторванный ремень ранец.
Куда идти, что делать?
Домой возвращаться, конечно, нельзя. Уехать куда-нибудь? Если бы потеплее было, а то ведь замерзнешь на буфере. Летом можно было бы махнуть на Кавказ или в Ташкент, как Мишка Додонов из книжки «Ташкент — город хлебный».
Что же делать? Несчастный-разнесчастный он! Уж лучше и не жить, чем так мучиться… «Утопиться, что ли?» Вот утопится, а потом все пожалеют его. Даже директор, пожалуй, скажет: «Жалко мальчишку, лучше бы я его не выгонял из школы…» А учительница будет рассказывать: «Способный был мальчик, только шалил». Она не скажет «баловался», а «шалил». Больше всех будет плакать, конечно, мать: «Зачем же ты, головушка моя горькая, оставил нас, покинул?.. Да чем же я тебе не угодила?..»
А он будет лежать и молчать, и когда все уже раскаются в своих прегрешениях перед Мишкой, тут бы в самый раз ему раскрыть глаза и подняться. Да только разве покойники оживают? Такого еще никогда не было. Поплачут, поплачут и отнесут его на кладбище, закопают, и конец всему. И не будет больше никогда Мишка ходить по улицам, никогда он уже не скажет никому ни хорошего, ни дурного слова и ничего не увидит больше… Пройдет время, его станут забывать. Да за что его и помнить, что он такое сделал?
Жалко Мишке самого себя, грустно, что никто его не вспомнит добрым словом, так грустно, что даже слезы потекли из глаз. Все люди умирают, как люди, а многие — как герои: Павлик Морозов, Олег Кошевой, Зоя Космодемьянская. Эх, а тут вдруг головой в воду, и все… Скажут: «Дурак, не мог уж поведение исправить, до чего безвольный человек был. Мог бы и учиться лучше, не тянуться еле-еле на троечки». Мишка не раз слышал, как о нем говорили, что он способный, только ленится. Об этом он и сам знает: лени у него хоть отбавляй, да и от баловства не может себя удержать. И вот теперь из-за этого бросаться в омут. Нет! Но и домой возвращаться нельзя, это факт.
Он заметил на дороге окурок, поднял его, хотя раньше никогда не курил, оторвал сжеванный, грязный конец мундштука, зажал папиросу в кулаке. И тут же поймал себя: «Зачем взял папиросу? Опять баловство?» Но какой-то второй голос ответил: «А что тут такого? Просто поднял, могу бросить, могу и скурить. Говорят, курение нервы успокаивает». И Мишке захотелось закурить, спичек только не было. Он порылся в карманах, нашел гривенник, обрадовался, направился к магазину, хотя к нему надо было идти добрых полкилометра. Но тут его опять постигла неудача. Продавщица посмотрела на него и спросила:
— Зачем тебе спички?
Мишка помолчал, подумал и соврал:
— Мама прислала.
— По глазам вижу: врешь, — сказала продавщица. — Баловаться. Детям спичек не отпускаем, запрещено.
— Жалко одну коробку, да? — сказал Мишка и вышел на улицу.
Он уже хотел швырнуть окурок, но тут какой-то мужчина, прежде чем войти в магазин, бросил горящую папиросу. Мишка кинулся к ней и, схватив, прикурил. Он втянул в себя дым, закашлялся и почувствовал, как по всему телу разлилось что-то тяжелое, дурманящее. Перед глазами поплыли разноцветные круги, затошнило.
— Фу, дрянь какая, — Мишка бросил окурок и поплелся дальше куда глаза глядят.
На самом краю поселка он увидел сползшую в кювет грузовую машину. Шофер подкладывал под задние колеса камни, куски досок, залезал в кабину и включал мотор. Колеса, завывая, крутились и вместе с грязью с остервенением выбрасывали из-под себя камни и доски. Шофер вылезал, снова все собирал, расчищал лопатой грязь, но ничего не помогало.
![Девять возвращений [Повести и рассказы]](/storage/book-covers/ed/ed7af831d7446cc273c19395f0b07a748a40724c.jpg)
