— Здравствуйте, группа! — говорит миловидная женщина-психотерапевт.
— Здравствуйте, привет, привет, добрый день… — разноголосый хор с расставленных полукругом стульев.
— Сегодня свою историю нам расскажет Виктор…
— Привет, Виктор!
— Здравствуйте, меня зовут Виктор, и я убийца…
— Ты что, ёбнулся, Виктор? Уберите его! — возмущенные возгласы аудитории.
— Я хочу рассказать вам, как я стал…
— Да пошел ты нахуй! Возмутительно! Прокурору, блядь, расскажи!
Ну вот, даже моя воображаемая психотерапевтическая группа не стала меня слушать. Никому не интересны мои внутренние рефлексии. Я пробовал, правда. Была, например, Аня, мой прекрасный — но, увы, бывший психотерапевт… Наши отношения врач-пациент в какой-то момент стали требовать большей откровенности, чем я могу себе позволить. Она считала, что у меня «вьетнамский» (он же «афганский», «иракский», «чеченский» и так далее) синдром, а сам я военный, побывавший в горячих точках. Забавная версия, но нет.
Знаете, какой лучший способ расстаться с психотерапевтом, особенно если он — милая и умная, но одинокая женщина? (Отчего-то это часто случается с милыми и умными женщинами). Нетрудно догадаться. В общем, мы остались друзьями, и теперь голосом Ани говорит со мной моя совесть. Нечасто.
— Здаров, Македонец! — а вот и Сеня. Он сегодня заявился с утра, и теперь непринужденно шарится у меня по кухне в поисках, чего бы пожрать. Визит его стал, мягко говоря, неожиданным, но это же Сеня. Длинный, худой, весь как на шарнирах пацан, непрерывно в движении, со своей странной дерганой моторикой подклинивающего в суставах Буратино. Ввалился, пока я продирал глаза, помахал рукой — и на кухню. Как с голодного края. Не кормят их там, что ли?
— Сень, ты что, с дурдома сбежал? — недовольно спрашиваю я.
— Почему сбежал? — удивляется Сенька. — Темные времена карательной психиатрии прошли, я прохожу лечение на совершенно добровольных началах!
— И что, уже вылечился?
— Нет, — мотает бритой налысо головой Сеня, — я неизлечим. Просто мне было видение.
— Опять? — закатил глаза я.
Сеня у нас, вишь ты, медиум. Ну как медиум — его просто иногда штырит. Без всяких веществ — Сеня у нас даже непьющий. У него и своей дури хватает. Накрывает Сеню жестко, но это еще не самое плохое. И то, что видится ему обычно всякая дрянь, тоже можно пережить. Главная засада в том, что все, что ему видится, непременно сбывается. И не «рано или поздно, так или иначе», а до обидного быстро и до ужаса буквально. Наградила природа талантом, чтоб ее. Хотя мне ли говорить?
— Ну да, — жмет худыми острыми плечами Сеня, — ты же знаешь, как это у меня бывает…
Я знаю, как это у него бывает. Сталкивался.
— Кофе будешь? — крикнул он из кухни. Почему он всегда оттуда орет так, как будто у меня не однокомнатная хрущевка, а особняк с мезонином? Как будто, если он меня не видит, то я непременно далеко?
— Буду! — хоть что-то хорошее этим утром.
Кстати, в дурдоме он обретается не из-за видений. Про них психиатры не в курсе. Сене просто комфортно в психиатрической клинике, и он с легкостью симулирует «посттравматическое стрессовое расстройство» (ПТСР), в котором психотерапевт подозревала меня. Он прекрасный симулянт, наш Сеня. При его невысоких запросах, клиника — это такой халявный санаторий, где кормят, развлекают, позволяют гулять на свежем воздухе (наш загородный дурдом славится прекрасным садом), а главное — внимательно и с сочувствием выслушивают любую чушь, которую Сене заблагорассудится нести. Чем не курорт? «А медикаментов груды, мы в унитаз, кто не дурак. Вот это жизнь…»1
На Сенино счастье, психиатры то ли недостаточно бдительны, то ли недостаточно квалифицированы, то ли им наплевать. Знали бы они, насколько он на самом деле безумен, они бы вернули карательную психиатрию немедленно — и я не про видения его говорю. Что видения? Забавный казус Мироздания, также как и мой странный талант. А вот то, что никакого ПТСР у него не было — это как раз и было его безумием.
— Кофе! — Сеня принес мою кружку.
— Спасибо, Сень, — я уже умылся и в целом был готов к неприятным новостям. — Так что за видение?
Сеня дожевывал бутерброд с последней моей колбасой, поэтому мужественно сглотнул, чуть не подавился, выпучил глаза, судорожно запил кофе, обжегся, пролил на рубашку… В общем, ему потребовалась пара минут, чтобы откашляться и принять соответствующую пафосности заявления позу:
— Быть сему месту пусту! — провозгласил он значительно, и, сев обратно на табурет, шумно отхлебнул из кружки.
— Какому месту? — удивился я. — Моей квартире?
Квартирка, конечно, так себе — старая, отродясь не видавшая ремонта хрущевка, укомплектованная обшарпанной, но крепкой мебелью времен позднего СССР. Как от отчима досталась, так и живу. Позорище, если вдуматься, но мне просто пофиг, а в гости ко мне никто, кроме Сени, отродясь не ходил. Тем не менее, с чего бы ей быть пусту?
— Нет, — Сеня поморщился и сделал широкий круговой жест кружкой, — Вообще. Всему. Нашему вот этому миру.
— И в каком… э… формате будет проводиться данное мероприятие? — поинтересовался я растерянно.
