Август 1774 г. от Сошествия
Запад герцогства Альмера
Новенькую поставили в пару с Плаксой. Очень разумно: никто другой не захотел бы стать плаксиной напарницей. Всякая попыталась бы откупиться от подобного соседства, отдала бы старшим сестрам половину свечи или ломоть сыра. А новенькая прибыла лишь третьего дня, никого не знала, да и свечного огарка у нее не имелось, что уж говорить о куске сыра.
Сестра Джен привела новенькую прямо в тупик, где работала Плакса. Сестра Джен несла кувшин масла – предмет столь великой ценности, что Плакса сперва глянула на него, а лишь потом – на вновь прибывшую. Монашка подлила масла в лампадки, что висели на гвоздях, вбитых в опорные бревна. Огоньки затеплились ярче, выплюнули несколько искр. Сестра Джен указала правой рукой на новенькую, а левой, с кувшином, – на Плаксу: знакомьтесь, мол. Слов монашка не тратила.
– Меня зовут Нора, – сказала Плакса.
Тут же мысленно обругала себя: как глупо! Выбросила три слова, хотя могла обойтись одним! Вот новенькая именно так и поступила.
– Мия, – сказала она, склонив голову.
Плакса не помнила, чтобы кто-нибудь ей кланялся. Чудная эта Мия.
Сестра Джен молча показала новенькой инструменты, дала лопатку, ткнула пальцем во влажную глинистую стену, замыкающую тупик: копай здесь. Мия кивнула. Сестра Джен показала также пару деревянных ведер. Новенькая должна была поочередно наполнять их землей, а Плакса – выносить полные ведра к вагонетке. Плакса от возмущения взмахнула руками: почему я?! Носить ведра труднее, чем копать, да и противно: приходится идти через темные – глаз выколи – коридоры. Пускай худшую работу делает Мия, она же новенькая! Но Мия как раз повернулась, лампадка осветила ее лицо, и Плакса получила ответ. Впалые щеки, черные тени под глазами, восковая кожа, костляво торчащие скулы. Мия была еле жива. Какое там ведро!.. Просто стоять на ногах – для нее уже подвиг.
Убедившись, что девушки поняли задачу, сестра Джен удалилась. Новенькая размахнулась и вогнала лопатку в стену. Лезвие углубилось на каких-то полдюйма, выковырнуло крохотный комок грунта – размером с девичью ладошку. Мия бросила в ведро эту горсточку, оглянулась, посмотрела вдоль коридора, что тянулся в тусклом отсвете огоньков. Мысли новенькой угадать было несложно: сколько же месяцев ушло на этот проход? А сколько десятилетий – на весь нижний круг с часовнями, трапезной, кельями, подъемными шахтами, погребальными камерами?.. Горсточка за горсточкой, ведерко за ведерком… Подумать страшно. Судя по виду новенькой, ей оставалось жить меньше недели. Так что ее вкладом станут несколько дюймов коридора. Если очень повезет, целый фут. Мия не то усмехнулась, не то оскалилась, и вновь вогнала лопатку. Плакса перевернула пустое ведро, уселась верхом и принялась смотреть, как новенькая ковыряет стену. Хворая, – думала Плакса со злобной завистью, – ну надо же!
Вообще-то, Плакса слыла кромешной дурой, и не без причин. Никогда не умела понять своей выгоды, заметить светлую сторону, во всем видела лишь повод для жалоб. Взять хотя бы эту Мию. Да, хворая и слабая, с трудной работой не справится, причинит неудобства. Но зато она – новенькая! Значит, еще недавно была наверху! Наверху – там, где солнце светит! У нее же, тьма сожри, кучу новостей можно выведать! Что там творится? Засуха или наводнение? Война или мор, или голод? Может быть, впору радоваться, что все мы – здесь, куда ни одна беда не доберется? Такую весть непременно нужно выяснить и всем передать! Одно это принесло бы рассказчице любовь и восхищение на целую неделю! Или, допустим, наверху – жаркое лето, изобилие, сочные запахи вишневого цвета и влажной листвы после дождя… Там – парни, загорелые, как щепки, поджарые и крепкие от работы в полях… Где-то в мире до сих пор есть мужчины! О таком даже услышать радостно! А вдруг – мало ли – случилась чья-нибудь свадьба, и эта Мия ее видела. Да повстречать девушку, что неделей раньше была на свадьбе – почти все равно, что своими глазами увидеть праздник! Наконец, сама новенькая – кто она? Ведь может оказаться кем угодно! Скажем, пленной дикаркой с Запада: ее не продали в бордель – очень уж чахлая, а убить – пожалели. Или, допустим, девчонка баловалась ворожбой и сглазила сельского старейшину так, что у того неделю не проходила икота. А может быть, она – незаконная дочь пастора, или даже какого-нибудь богатея. Были у купчины два сынка и дочка-бастард. Помер купчина, и сыновья, чтобы лишней мороки не вышло, сплавили девчонку в пещеры. Наконец, – ведь всякое бывает! – возможно и то, что Мия пришла сама, по доброй своей воле! Разве не чудесно, не потрясающе было бы узнать такое?! А то, что новенькая вот-вот испустит дух, – лишний повод вызнать все поскорее. Может быть, даже плюнуть на запрет, расспросить по полной. Посидишь денек в темени, повоешь от голода – зато сколько диковинок узнаешь!
Но Плакса думала лишь свое – мрачное, злое. Хворая, – думала Плакса. Вот же повезло! Ее теперь всякий пожалеет. Сестра Джен дала не ведро, а лопатку. За обедом, глядишь, отмерят Мие лишний кусок хлеба или половинку яйца. Бедняжке нужно кушать… Ишь!.. А еще – при этой мысли Плакса задохнулась от горечи – Мия сможет выпросить лишнюю свечу. Скажет: «Страшно умирать в темноте», – сестра Джен сжалится и даст. Целую, черт возьми, свечу! Мия сможет всю ночь провести при свете! Или сжечь половину, а на вторую выменять что-нибудь – скажем, яблоко или лохань теплой воды! Хворая она, видите ли… сука!
