Тетерев сидел на дереве. Лисица подошла к нему и говорит:
— Здравствуй, тетеревочек, мой дружочек! Как услышала твой голосочек, так и пришла тебя проведать.
— Спасибо на добром слове, — сказал тетерев.
Лисица притворилась, что не расслышит, и говорит:
— Что говоришь? Не слышу. Ты бы, тетеревочек, мой дружочек, сошёл на травушку погулять, поговорить со мной, а то я с дерева не расслышу.
Тетерев сказал:
— Боюсь я сходить на траву. Нам, птицам, опасно ходить по земле.
— Или ты меня боишься? — сказала лисица.
— Не тебя, так других зверей боюсь, — сказал тетерев. — Всякие звери бывают.
— Нет, тетеревочек, мой дружочек, нынче указ объявлен, чтобы по всей земле мир был. Нынче уж звери друг друга не трогают.
— Вот это хорошо, — сказал тетерев. — А то вот собаки бегут. Кабы по-старому, тебе бы уходить надо, а теперь тебе бояться нечего.
Лисица услыхала про собак, навострила уши и хотела бежать.
— Куда же ты? — сказал тетерев. — Ведь нынче указ, собаки не тронут.
— А кто их знает! — сказала лисица. — Может, они указа не слыхали.
И убежала.
Гнались за волком охотники. И набежал волк на мужика. Мужик шёл с гумна и нёс цеп[1] и мешок.
Волк и говорит:
— Мужик, спрячь меня, меня охотники гонят.
Мужик пожалел волка, спрятал его в мешок и взвалил на плечи. Наезжают охотники и спрашивают мужика, не видал ли волка?
— Нет, не видал.
Охотники уехали. Волк выскочил из мешка и бросился на мужика, хочет его съесть. Мужик и говорит:
— Ах, волк, нет в тебе совести: я тебя спас, а ты ж меня съесть хочешь.
А волк и говорит:
— Старая хлеб-соль не помнится.
— Нет, старая хлеб-соль помнится, хоть у кого хочешь спроси, всякий скажет, что помнится.
Волк и говорит:
— Давай пойдём вместе по дороге. Кого первого встретим, спросим: забывается ли старая хлеб-соль или помнится? Если скажут: помнится, — я пущу тебя, а скажут: забывается, — съем.
Пошли они по дороге, и повстречалась им старая слепая кобыла. Мужик и спрашивает:
— Скажи, кобыла, что, помнится старая хлеб-соль или забывается?
Кобыла говорит:
— Да вот как: жила я у хозяина двенадцать лет, принесла ему двенадцать жеребят и всё то время пахала да возила, а прошлым годом ослепла и всё работала на рушалке[2]; а вот намедни стало мне не в силу кружиться, я и упала на колесо. Меня били, били, стащили за хвост под кручь и бросили. Очнулась я, насилу выбралась и куда иду — сама не знаю.
Волк говорит:
— Мужик, видишь: старая хлеб-соль не помнится. Мужик говорит:
— Погоди, ещё спросим.
Пошли дальше. Встречается им старая собака. Ползёт, зад волочит.
Мужик говорит:
— Ну, скажи, собака, забывается ли старая хлеб-соль или помнится?
— А вот как: жила я у хозяина пятнадцать лет, его дом стерегла, лаяла и бросалась кусаться; а вот состарилась, зуб не стало, — меня со двора прогнали, да ещё зад оглоблею отбили. Вот и волочусь, сама не знаю куда, подальше от старого хозяина.
Волк говорит:
— Слышишь, что говорит?
А мужик говорит:
— Погоди ещё до третьей встречи.
И встречается им лисица. Мужик говорит:
— Скажи, лиса, что, помнится старая хлеб-соль или забывается?
А лиса говорит:
— Тебе зачем знать?
А мужик говорит:
— Да вот бежал волк от охотников, стал меня просить, — и я спрятал его в мешок, а теперь он меня съесть хочет.
Лисица и говорит:
— Да разве можно большому волку в такой мешок уместиться? Кабы я видела, я бы вас рассудила.
Мужик говорит:
— Весь поместится, хоть у него сама спроси.
И волк сказал:
— Правда.
Тогда лисица говорит:
— Не поверю, пока не увижу. Покажи, как ты лазил.
Тогда волк всунул голову в мешок и говорит:
— Вот как.
Лисица говорит:
— Ты весь влезь, а то я так не вижу.
Волк и влез в мешок. Лисица и говорит мужику:
— Теперь завяжи.
Мужик завязал мешок. Лисица и говорит:
— Ну теперь покажи, мужик, как ты на току хлеб молотишь.
Мужик обрадовался и стал бить цепом по волку:
— Старая хлеб-соль не помнится!