Летят сквозь годы

Все было необыкновенным в это утро. И солнце, которому радуешься. И небо, которое любишь. И земля, которая пружинит под ногами так, что кажется: раскинь руки, как крылья, — и полетишь.

А что на свете может быть лучше полета?!

Таня сорвала с головы шлем, тряхнула волосами, прикрыла глаза, вздохнула. Ей стоило огромного труда сдержаться — не побежать, не перекувырнуться вон на той зеленой полянке, не запеть бесконечную песню без слов, что-нибудь вроде…

«Балабанов, Балабанов… — вертелось на языке. — Почему Балабанов? Абсолютно не ложится на голос эта приятная фамилия», — улыбнулась Таня.

Шла, помахивая шлемом, а смежившиеся веки были тяжелыми, усталыми. Не легко досталась ей только что одержанная победа.

Да, победа! По праву может сказать она, Татьяна Петровна, инструктор товарищ Макарова, что победа одержана.

Остались около учебного самолета курсанты, ее ученики. Среди них — этот самый Балабанов.

Пусть из-за него она жила трое минувших суток в таком волнении, что просыпалась по ночам… И Аня Малахова даже сказала: «Да не влюбилась ли ты? Очень просто! Он — парень положительный…» «Он — учлет!» — оборвала Таня, пожалев, что поделилась с подругой двоими сомнениями: а вдруг Балабанов больше не придет, забудет дорогу на аэродром?!

Он вполне мог так сделать. И если не сделал, если он сейчас там, у самолета, среди других учлетов, как равный среди равных, то это и ее победа!

…Учлет Балабанов летал отвратительно. На земле, бравый и энергичный, он четко отвечал на любой вопрос, но стоило ему подняться в воздух, как все менялось. Самолет под его управлением то заваливался на крыло, то рыскал по курсу или зарывался носом. А уж расчет на посадку, сама посадка совсем не удавались. Не раз она, инструктор Макарова, спрашивала себя: «В чем дело? В чем моя ошибка? Почему я не могу его научить тому, чему научила других?» Не раз занималась с ним дополнительно. Решилась как-то не поправлять Балабанова в течение полета, чтобы проверить: куда же все-таки он приведет машину?

Сама Таня могла летать от зари до зари, она часто оставалась с кем-нибудь из отстающих на вторую смену, и потому Балабанов не удивился, когда она задержала его и приказала:

— В самолет!

Он уселся в кабину, выслушал задание, повторил, повертел во все стороны головой и пошел на взлет — это-то он умел делать. И все же Таня подстраховывала его, пока не набрали метров сорок высоты.

С непринужденным видом заправского пилота Балабанов летит, летит себе по прямой. Высота уже двести метров, аэродром остался далеко позади, а он летит все дальше и дальше.

— Балабанов, вы не уснули? — зловеще-спокойным тоном спросила Таня. Внутри у нее все клокотало.

Балабанов растерянно глянул на приборы. На лице его отразился испуг, и он резко двинул ручку вперед, до отказа нажал на педаль руля поворотов. В кабине засвистел ветер; самолет, не разворачиваясь, заскользил юзом… Балабанов побледнел и беспомощно посмотрел на инструктора.

— Уберите ногу, подтяните ручку, — подсказывает Таня, думая: «Нет, не получится, видно, из тебя летчика. На подсказках не проживешь…»

Балабанову все-таки удается вывести машину из разворота. И он сразу приосанивается: вот, мол, я каков! Но куда летит, где находится аэродром — он не представляет.

Таня в душе злится: «С виду бравый парень, а на деле…»

— Балабанов, покажите, где аэродром.

Учлет оглядывается и пожимает плечами — не вижу, мол, не знаю.

— Осмотритесь хорошенько и прикиньте, где его нужно искать.

Снова бездумный кивок и растерянное лицо.

— Посмотрите на приборы. Какая у вас высота?

Умоляющие глаза вскинуты на Таню. Парень даже не заметил, как набрал лишних сто метров высоты.

— Уберите обороты мотора.

Он убирает. Самолет теряет скорость.

— Вы что, собираетесь в штопор срываться? Нельзя. Высота мала… Дайте ручку от себя.

Балабанов резко отжал ручку, и самолет перешел в пикирование. Таня была вынуждена взяться за управление. Установив машину в нормальный полет на положенной высоте, показав, где аэродром, она опять передала управление Балабанову.

— Внимательно наблюдайте за воздухом. Не зевайте с третьим разворотом!

Ах как он закусил губу! Окаменел, и только темные глаза суматошно метались да пот капал с подбородка. По-своему он, видно, старался… Он развернул самолет. Разворот вышел, конечно, неуклюжим.

Последняя прямая коробочки — самая ответственная. Нужно вовремя убрать обороты мотора, чтобы точно зайти на посадку. Таня ждала хоть каких-нибудь самостоятельных действий учлета. Напрасно! Следовавший за ними самолет срезал круг… Балабанов бездействовал.

Таня сделала глубокий разворот, с неприязнью скользнула взглядом по зеркалу. Балабанов вжался в сиденье, вцепившись руками в борта кабины, — он был весь белый.

«Значит, он боится. Боится летать, потому и куролесит. Какой же тогда в нем прок? Хватит с ним возиться. Надо отчислять».

Это неожиданно найденное простое решение вроде бы успокоило ее. После посадки она зарулила самолет, выключила мотор и собиралась ограничиться только одним словом: «Вылезайте!»