Где-то, в сумеречной стране мертвых, в глубинах недр, заточен древний, проклятый бог, срок заключения которого — вечность.
Нет ничего утомительней вечности. Пытаясь скоротать то, что не имеет начала и конца, бог берет в руки гадальные кости. Сидя на каменном полу, страшный, одержимый отчаянием, позвякивая цепями, с досадой грызя конец разросшейся бороды, бог делает бросок за броском. Раз за разом, с неясной надеждой, он смотрит на выпавшие грани, но сочетания чисел всегда обещают только бесконечный плен.
Только однажды, швырнув кости в последний раз, бог вдруг предсказывает возвращение и свободу. Но уже не остается сил для надежд. С проклятиями, больше похожими на причитания, бог бросается на жесткое ложе и пытается уснуть.
И тогда, взмахнув черными крыльями, в его сон врываются три злобные твари. Рожденные из крови, впервые пролитой на заре времен, жарко дыхнув в лицо оскалами собачьих морд, они с хохотом вырывают богу глаза, выплескивают в окровавленные глазницы яд и, впиваясь железными когтями, выдергивают из груди сердце.
И древний бог просыпается от собственного крика.
* * *
Представьте себе огромные горы, окутанные клубящимися облаками заснеженные вершины, крутые склоны, распахнутые пасти ущелий, пронзительный бешеный ветер, редкий, но продолжительный грохот обвалов — в общем, то особенное сочетание красот, которое обычно приходится по вкусу только сумасшедшим и святым.
Представили? Это только декорация предстоящего действия. С легкостью взбираясь по всем этим склонам и перепрыгивая через все эти бездонные ущелья, к вершине одной из гор идут четверо. Если не принимать во внимание рост, двое из них похожи на людей. Другая пара больше напоминает порождение человеческих кошмаров.
Первые боги.
Вторые демоны.
До висящих над головами облаков можно достать рукой, когда демон, идущий впереди, оборачивается.
— Это произойдет здесь! — говорит он, протягивая перед собой крючковатый коготь.
Один из богов сбрасывает под ноги ворох цепей. Раздается металлический звон.
— Здесь будет удобно размышлять о вечности, — произносит второй.
Его голос полон спокойствия.
— Вся вечность в твоем распоряжении, — соглашается демон. — Исполняй свой долг, бог-кузнец.
Тот снимает с плеча молот. Раздаются удары, каждый из которых сопровождается грохотом лавин и гулом обвалов. Может быть, вы догадались: именно такие звуки и явления имеют место в горах, когда кто-нибудь решит распять там бога.
В глазах распинаемого отражаются вечные небеса. Бог-кузнец и демон вдруг принимаются спорить. Пара подробностей: бог хромает и пахнет дымом, а демон крылат, чешуйчат, и в какой-то степени отражает человеческие представления о могуществе и власти.
— Клянусь Стиксом! — цедит бог-кузнец, бросив молот и развернувшись. — Не указывай мне, что надо делать, и не трави уже бессильного!
В зрачках демона вспыхивает тусклый огонь. Кожистые черные крылья угрожающе расправляются.
— Я исполняю волю Зевса! — ревет он. — Именем его я буду указывать и натравливать! И только ему я дам отчет!
Стоит ли подсказывать имена других участников действия? Испуганный собственной смелостью, хромой бог склоняет голову.
— Я вижу то, на что нельзя смотреть глазами, — говорит он.
— Ты видишь лишь то, как страдает твой враг!
Увлеченные спором не замечают лавины, прошедшей прямо сквозь них. Снова не слышно голосов, только грохот ударов, раскаты обвалов и завывания эха. Кузнец вгоняет в склон последний костыль, и все замирают, как статуи некоей скульптурной группы.
— Дело сделано, — говорит Гефест. — Уйдем.
— Оставайся, титан, — изрекает демон. — Ты крал для однодневок сокровища бессмертных. Так посмотрим же, снимут ли они с этих камней корабль твоей судьбы!
Они уходят. Прометей остается один, на краю Ойкумены, на вершине гор, среди снегов и ледников — наедине с Вечностью.
Пройдут века, прежде чем переменившийся ветер принесет ему весть о приближении кого-то, кто равен ему в бессмертии.
* * *
И вот, эти века почти прошли. Вдали от краев мира, в долине, прилегающей к предгорьям Олимпа, два сатира случайно встречают девушку.
Диск полной луны ярко горит в звездном небе. Девушка раздевается на берегу озера. Оставшись незамеченными и устроившись в прибрежных кустах, сатиры наблюдают за зрелищем. У них много времени, они безнадежно отстали от пьяной свиты Диониса, и достаточно пьяны для совершения неразумных поступков. Распустив пояс, девушка снимает скроенную из козьей шкуры эгиду, сбрасывает хитон и заводит к затылку руки, развязывая головную повязку. Завороженные зрители не упускают ни единой мелочи.
— Боги! — произносит один, почесывая волосатую ногу. — Воистину, она не уступит даже Афродите!
Так или не так, но приятелю не приходит в голову спорить.
Рассыпая по плечам гриву черных волос, девушка встряхивает головой. Потом втыкает в песок подобранное под ногами копье. Голос сатира снижается до испуганного шепота:
