Годы 1992 и 1993 станут для нас "годами Кабакова" в том же смысле, как 1984 был "годом Оруэлла". Последние месяцы небывало актуализировали текст "Невозвращенца", усугубляя аналогию между судьбами произведений Оруэлла и Кабакова (о масштабе и специфике дарований не говорю, поскольку выступаю сейчас не в качестве литературоведа). Необходимо оговорить, что я анализирую не авторский замысел, и меня меньше всего интересует, что именно хотел сказать Александр Кабаков. Мне интересна независимая от авторского замысла жизнь текста как элемента социальной мифологии, меняющего смысл вместе с переменой социокультурного контеста, в зависимости от времени, обстоятельств и угла зрения.
Как известно, на Западе левые приложили геройские старания к узурпации не для них писаного текста Оруэлла, вплоть до готовности видеть в европейской обыденщине исторического 1984-го осуществление жутчайших их оруэлловских "предвидений" — на радость советским журналистам золотых дней Черненко. Точно так же, но с еще большим успехом наша борющаяся демократия на рубеже 1990-х практически узурпировала текст "Невозвращенца", что особенно хорошо видно на примере "демократической" интерпретации такой темы кабаковской повести как изображение диктатуры генерала Панаева.
* * *
Опыт постперестроечного периода, как бы ни был он короток, уже сейчас взрывает эту интерпретацию, уличая ее во фрагментарности, в манипулировании разрозненными элементами сюжета в качестве несогласованных друг с другом автономных знаков хаоса, знаменующих чисто эмоционально одну и ту же дистопию "погибшей перестройки". Сегодняшний опыт подчиняет все элементы сюжета, связанные с "диктатурой генерала Панаева", целостному политическому образу — вовсе не укладывающемуся в идеологию нашей доавгустовской оппозиционной демократии.
По август 1991-го данная тема усредненно прочитывалась как образ победившего заговора антиперестроечного генералитета и Органов против "апрельских" тенденций в стране. Расправа, чинимая в журнальном варианте повести Комиссией Национальной Безопасности над жильцами "дома социальной несправедливости" по приговору собрания неформальных борцов за Выравнивание, сразу же заставляла вспомнить красный террор против буржуев — сообразно с генетически запрограммированными комплексами советской интеллигенции, выливавшимися в навязчивые медитации о "диктатуре" и "люмпене". Замены в отдельном издании 1990-го года — "Комиссия Народной Безопасности" вместо "Национальной" и "Великая Реконструкция" взамен "Выравнивания" — лишь дополнительно напомнили о "народной расправе" и "врагах народа", а также включили сталинские индустриальные аллюзии.
Геркулесовыми столбами такого прочтения стало усмотрение в генерале Панаеве пророчества о гекачепистах с лукаво-восхищенным смакованием созвучия "Янаев — Панаев". Впрочем, еще в январе 1992-го московское радио открывало передачу в годовщину вильнюсских событий чтением страниц "Невозвращенца", рисующих ночную Москву под властью диктатора… Сейчас нетрудно продемонстрировать, что демократическая идеология по существу вкладывала в текст собственную сюжетику, игнорируя детали, указывающие совсем в другом направлении.
Припомним, что делает генерал Панаев, когда его имя впервые возникает на страницах повести. Он выступает с докладом на Чрезвычайном Учредительном Съезде Российского Союза Демократических Партий (РСДП — заметили, читатель?) как секретарь-президент по созыву этого съезда — не где-нибудь, а в Кремле, куда ездит генерал каждый день на работу в танке, окруженном казачьей охраной. Справедливо ли смешивать с язовско-ахромеевским генералитетом бравого лидера, в трудное время пекущегося о консолидации сил молодой демократии?
Дальше, дальше, дальше… На созванном Панаевым съезде всех политических партий России в качестве зарубежных гостей восседают делегации от партий Прибалтики, Закавказья, Туркестана, Объединенных Бухарских и Хивинских Эмиратов… Читалось это примитивно, под Амальрика — как знак распада СССР и только. А не отметить ли, что генерал-диктатор, пожалуй, диктатор вовсе не от военщины, жаждавшей подморозить коммунистическую империю. Чем он не представитель самого что ни на есть прогрессивного крыла в нашей армии — руководитель демократической России, поддерживающей добрососедские отношения с самоопределившимися народами прежней державы!
Из свободно (!) вывешенного на улице дадзыбао "Тайная биография генерала" забывшие про мясо и масло москвичи могут узнать, что до 1990-го Панаев состоял в компартии и даже в райкоме каком-то работал, а потом из нее вышел. Почему же вышел? Явно — разочаровавшись в бесчеловечной коммунистической догме и перейдя на позиции демократии, на каковых он пребывает и после своего переворота, судя по его докладу на съезде РСДП. Что кроме "предупреждения об опасности военного переворота" прочитывалось из всего этого в 1989-м?
Нужен был 1991, когда на вершине руководства посткоммунистической России оказался передовой генерал-майор с биографией, чуть ли не тождественной биографии кабаковского Панаева, чтобы написанное черным по белому начало читаться. Но и тут не начало: продолжали жевать "Янаева-Панаева".
