Авроре и Габриэле Санд
На этот раз, мои милые девочки, я расскажу вам длинную историю, как вы того желали. Если вы заснете, слушая ее, я докончу вам ее в другой раз с тем условием, однако, что вы не забудете начала. Аврора просила, чтоб я выбрала местом рассказа какую-нибудь местность, замеченную вами в продолжение ваших путешествий. Выбор мой, следовательно, не слишком обширен, и я принуждена опять вести вас в Нормандию, где вы уже познакомились с цветущим болотом королевы Квакуши[1]. Только на этот раз я покажу вам не эти тихие воды, а неподалеку оттуда синее море, которое вам еще более понравится Возьмите ваши вязанья или какое другое рукоделие и слушайте внимательно, но спрашивайте, если чего не поймете. Я стану пояснять вам словесно то, что непонятно для вас: изустные выражения всегда понятнее книжных. Вы желали, чтоб в рассказе было чудесное, я исполнила ваше желание, но рядом с чудесным встретится вам и много истинного — такого, о чем вы еще не слыхали. Вы должны быть рады, равно как и ваши большие кузены, что приобретете новые сведения Природа, милые мои дети, — неистощимая сокровищница чудес, она внушает нам удивление каждый раз, когда становятся нам доступны ее откровения.
Ноган. Октябрь. 1872 г.
В стране, называемой Ош, в тех местах, где находится город Сен-Пьер-д’Азив, в трех лье от моря, жили-были крестьянин с женой; благодаря своему труду, они были люди не бедные. В те времена, то есть лет сто тому назад, страна эта была плохо обработана. По ней тянулись пажити, за пажитями сады с яблонями, далее опять шли пажити, а там — опять сады с яблонями; везде, где только мог обнять глаз, до самого горизонта, все было плоско, ровно, только местами попадался ореховый лесок, да деревянный домик с садиком или глиняная мазанка; камня в этой стороне очень мало. Здесь разводили хороших коров, приготовляли славное масло и сыр, пользовавшийся известностью; но так как в те времена не было здесь ни железных, ни больших дорог, ни дач, которых так много понастроено нынче по морскому берегу, то понятия здешних крестьян были очень ограничены, и они нисколько не заботились о том, чтоб земля их доставляла больше урожая, и не пробовали ни сажать, ни сеять ничего нового, чего не сажали и не сеяли прежде.
Крестьянина, о котором идет моя речь, звали Дуси, а жену его Дусет. У них было много детей, все они работали, как отец и мать, и так же, как отец и мать, ничего не придумывали нового, ни на что не жаловались, были очень добры, очень кротки и очень равнодушны ко всему на свете; они ничего не делали скоро, но всегда что-нибудь да делали и были способны, с течением времени, прикопить кой-какие деньжонки, чтобы купить клочок земли.
Только один из них, которого прозвали Хромушей, не работал или почти не работал; и не потому, что он был малосильный или больной, нет, он был не только сильный и здоровый мальчуган, хотя и прихрамывал немножко, но даже очень хорошенький и румяный, как яблочко. Не был он также ни непослушен, ни ленив, но ему засела в голову мысль сделаться моряком. Если бы у него спросили, что такое моряк, то он не сумел бы порядком объяснить этого, так как ему было только десять лет, когда мысль эта запала ему в голову, и вот по какому случаю.
У него был дядя, брат его матери, который с ранней молодости уехал в море на купеческом корабле и насмотрелся разных земель. Этот дядя жил на морском берегу, в Трувилле; иногда он приходил повидаться с Дуси и рассказывал разные диковинки, может быть не все, что он говорил, была правда, но Хромуша всему верил, так как ему очень нравились дядюшкины рассказы. Мало-помалу ему сильно захотелось попутешествовать по морю, хоть он никогда не видывал моря и даже не знал хорошенько, каково оно это море.
А оно было, однако же, недалеко, и он очень легко мог бы сходить посмотреть на него, хромота не помешала бы ему. Но отцу его совсем не хотелось, чтоб сын его полюбил путешествия, да и было не в обычаях тогдашних крестьян уходить без нужды далеко от дома. Старшие братья ходили на ярмарки и на рынок, когда было нужно. В это время меньшие братья пасли коров, так что для Хромуши никогда не приходила очередь погулять, он заскучал оттого и начал задумываться. Когда он пас стадо, то вместо того, чтоб чем-нибудь забавляться, как, например, плести корзины из тростника или строить домики из земли да из прутиков, он смотрел, как бежали облака, особенно засматривался он на стаи перелетных птиц, отправлявшихся далеко за синее море или возвращавшихся обратно на родину.
— Вот счастливцы-то, — думал он, — у них есть крылья, и они летят, куда хотят. Они могут видеть весь мир Божий и никогда не скучают.
Он так часто смотрел на птиц, что научился наконец распознавать их по полету, он изучал все сноровки птичьего полета, так он знал, что грачи рассекают воздух стрелой, что скворцы летают плотными стаями, что хищные птицы парят в поднебесье, а дикие гуси тянутся, как нить, на равном расстоянии один от другого. Он бывал очень рад, когда прилетали из-за моря перелетные птицы, и часто пробовал бежать так же скоро, как они летали, но это был напрасный труд. Не успеет он пробежать десяти шагов, глядит — птицы уже улетели за целую лье и исчезли из вида.