Тысячелетия злые силы исподтишка, оставаясь в тени, дурачили человечество, убеждая его в том, что их не существует. Но потом, в один прекрасный день… перестали. Настало роковое утро, когда самые завзятые скептики превратились в истово верующих. И снова никто не чувствовал себя в безопасности.
Никто не знает, зачем они объявились. Почему в самом начале двадцать первого века, чтобы открыться миру, они выбрали Валентинов день. Кое-кто говорит, что тут попахивает концом света. Другие считают, что им просто надоело прятаться.
Мне было двенадцать лет, когда на экранах телевизоров в первый раз появился Соломон, главарь вампиров и, весело скаля клыки, принялся всем нам лгать. И через год, когда мне уже исполнилось тринадцать, разразилась война. А в пятнадцать лет, когда Соединенные Штаты заключили перемирие (а на самом деле войну мы проиграли), начался кошмар.
И даже после этого мало кто из нас мог заставить себя произнести слово «вампир». Как будто, признав их существование, мы неизбежно станем верить и в инопланетян, и в противоправительственные заговоры. В ведьм и в оборотней… во всякую нечисть, которая может всех нас уничтожить. Потому что уничтожить нас легко. Мы потеряли нечто ценное — веру в то, что все будет хорошо, что бы там ни было. Потому что хорошо никогда не было… и мало кто верит, что будет.
Те из нас, кто поклялся несмотря ни на что не оставлять надежды, называли вампиров Проклятыми. Мы узнали, что этим словом их издавна называли немногие, кто знал об их существовании, но своим знанием ни с кем не делился. Но проклятыми на самом деле были не вампиры, а мы. Они соблазнили нас своими чарующими улыбками и разговорами о мирном сосуществовании и бессмертии, мы ничего не понимали даже когда они начали против нас открытую войну. Они захотели превратить нас в рабов, чтобы никто уже не мешал им пить нашу кровь.
Сейчас мне почти восемнадцать, и я знаю о себе то, чего никогда не узнала бы, живи я жизнью, какой живут обычные люди.
Но я живу другой жизнью, в ней нет ничего, чтобы она могла называться обыкновенной.
Ничего.
В ней все необыкновенное, включая и меня тоже.
Из дневника Дженн Лейтнер, обнаруженного в золе после пожара
Едва село солнце, а Дженн Лейтнер уже была окружена опасностями и смертельными ловушками.
«Это западня», — подумала она.
Небо лизали языки пламени; в воздухе клубился густой дым, трудно было дышать. Дженн изо всех сил старалась не кашлять, боясь, что этим может обнаружить себя. Темно-рыжие распущенные волосы падали на глаза и мешали смотреть; на четвереньках она выбралась из-под крытой красной черепицей крыши средневековой церкви, и крыша рухнула, подняв тучу раскаленных искр. Куски черепицы, камня и горящего дерева взлетели к окровавленной луне и снова, словно осколки гранаты, попадали на землю. Она закрыла голову руками и, оттолкнувшись носками ботинок, рывком продвинулась вперед и вдруг крякнула, когда большой и объятый пламенем кусок дерева с шипением упал ей на спину. Боль пронизала все ее существо, и стоило больших усилий не закричать. До крови закусив губу, Дженн принялась кататься по земле, чтобы сбить пламя.