Ещё секунда — и он бы прошёл мимо.
Светало медленно. Сыпалась морось. Ларфид толком не проснулся, он брёл, подняв воротник форменной куртки и сунув руки в карманы. Холод и сумеречный свет убаюкивали, притупляли восприимчивость. И синий на сером смотрелся не так уж ярко… Он мог пройти мимо.
Ларфид остановился на полушаге. Пригрезилось, что ли? Может, он задремал — стоя, на ходу? Хорошо бы так! Медленно он повернул голову.
Сон как рукой сняло.
Кусая губы, Ларфид расстегнул куртку и расстегнул кобуру. Так же медленно огляделся по сторонам. «Внимательней! — напомнил себе. — Осторожней!» На миг он почувствовал себя нелепо. В переулке он был один. Рабочие из общежитий шли на завод другой дорогой. Тихим утром на пустой улице крепкий парень, участковый надзиратель схватился за оружие, испугавшись рисунка на стене.
Ларфид криво ухмыльнулся. Он очень хорошо знал, чего боится.
Слишком хорошо.
Оно не приснилось ему, оно было здесь и не собиралось исчезать. Ларфид надеялся, что перерождаться оно тоже не намерено. Высокий первый этаж жилого здания, ровные, тщательно покрашенные плиты — отличный холст для художника. Граффити изображало цветущую ветку. В памяти нехотя всплыло: орхидеи. Синие лепестки, узкие листья, тёмно-алые тычинки и пестики… Ларфид прикинул площадь рисунка. Пара квадратных метров, не меньше. Может, больше.
Они были похожи на рты, эти орхидеи. На смеющиеся пасти. Поддразнивали гибкие высунутые языки, топорщились окровавленные вибриссы… Помертвев, Ларфид отшатнулся и выхватил пистолет. Сердце бухало молотом. Ему почудилось, что рисунок шевельнулся.
Почудилось.
Страшно было отвести взгляд, выпустить угрозу из виду. Ларфид с усилием повернул сам себя. «Хватит пялиться, — подумал он, убирая оружие. — Оно неактивно. Пусть спит. Нам здесь выбросов не надо. Что за ублюдок его нарисовал?!» Он выдохнул и вдохнул. Это был его участок и его сфера ответственности. Утро началось с неприятностей. Бывает. Пора действовать.
Ларфид сорвался в бег.
Эти здания строили лет семь назад, уже в Крае, и экономили как могли. На замок запирались только двери хранилищ. У жильцов красть всё равно было нечего. При заселении личные вещи конфисковали, взамен выдавали одинаковые персональные наборы. Каждый получал по нормативам — не меньше, не больше.
От мощного удара вылетели шурупы, на которых держалась дверная защёлка. Ларфид ввалился в дворницкую как бешеный медведь. Дворник дрых без задних ног. Проснувшись, он с жалобным криком попытался загородиться от Ларфида одеялом. В другое время стало бы смешно.
— Надзор! — прогремел Ларфид. — Встать!
Ошалелый дворник свалился на пол, кое-как выпрямился, путаясь в застиранной простыне.
— Надзиратель!..
Ларфид не испытывал той ярости, какую изображал. Дворник имел полное право досыпать. Он встал затемно, выполнил свои обязанности и снова улёгся. Ларфид надеялся, что он смотрел на часы и запомнил время.
— Проснулся? — процедил Ларфид. — Ты! Ты знаешь, что у тебя в Первом Радиальном? Под окнами бельевых?
— Я там прошёл! — торопливо отчитался дворник. — Там чисто! Там и мести было нечего…
Ларфид сел на стул. В открытую дверь пробирался холод. Дворник трясся.
— Подробно расскажи, что ты делал сегодня, — тяжело велел Ларфид. — Во сколько встал?
— В четыре утра. Б-без четверти.
— Что было сначала, что потом?
Дворник жалобно шлёпал губами. Он был старше Ларфида раза в два, и раза в два легче. Тощий, плохо выбритый (Ларфид мысленно сделал пометку: отчитать за несоблюдение формы), с желтоватой кожей. По виду южанин. Наверняка из беженцев. Мог своими глазами видеть выброс — или даже прохождение пласта.
Ларфид покачал головой. Встал, подпёр стулом дверь, включил свет.
— Сядь.
Ноги дворника подкосились, он рухнул на кровать. Ларфид стоял над ним, скрестив на груди руки — нависал, как скала. Он помедлил, припоминая имя.
— Тебя Фареки зовут?
— Фареки Джершелад.
«Точно южанин, — подумал Ларфид. — Фамилия — язык сломаешь».
— Из Риданы приехал?
— Нет… из Высокого Берега… это село такое… было.
— Видел пласт когда-нибудь?
Рот дворника закрылся. На скулах выступили желваки, брови сдвинулись. Ларфид видел, как страх перед надзирателем исчезает в этом человеке — уходит, уступая место другому, много более жестокому страху.
— Видел, — со странным спокойствием отчитался Фареки. — Я в поле был. Ферму накрыло. Я побежал. Разутый, раздетый.
— Знаешь, отчего это бывает?
— Знаю, надзиратель.
— В Первом Радиальном переулке, под окнами чистых бельевых нарисована граффити. Картина на стене. Очень большая и красивая.
Дворник сглотнул — кадык дёрнулся на тощей шее. Ларфид наблюдал за ним. Фареки уставился на свои покрытые простынёй колени, поморгал, поднял на Ларфида беспомощные, изумлённые глаза.
— Да как же это… добрый надзиратель… Когда же успели?!
…Он не лгал. Уверенность Ларфида совершенно окрепла. Дворник не видел картины и ничего не знал о ней. Ларфид не думал, что Фареки сам нарисовал её, но допускал возможность, что рисовальщик пугнул забитого сельского мужичка или обманул его. Версия запугивания отпала. Вряд ли Фареки мог бояться чего-то больше, чем выброса высокого напряжения.
![Рентген [сетевая публикация]](/build/oblozhka.dc6e36b8.jpg)