Красное солнышко

На церковных часах небольшого уездного города Р… пробило три; в школах окончились уроки и толпы детей различного возраста стали с шумом расходиться в разные стороны. Девочки-гимназистки шли медленнее, говорили тише, хотя в общем все-таки порядком шумели, а что касается мальчиков — то они точно наперегонки быстро сбегали с лестницы, толкали друг друга, дергали за рукава, за ремни ранца и громко разговаривали.

— До свиданья!

— Заходи ко мне; вместе будем готовить уроки.

— Помни, что я сказал.

— Хорошо, да, да… — слышалось отовсюду.

Затем раздавался веселый, беззаботный смех; все это смешивалось в один общий гул, который, в конце концов, замирал по мере того, как мальчики расходились. Последним из подъезда гимназии вышел мальчуган лет двенадцати; он тоже был одет в гимназическую форму, тоже за плечами у него был ранец и с первого взгляда он, казалось, ничем не отличался от остальной компании, но стоило только к нему повнимательнее присмотреться, чтобы сразу решить, что этот ребенок, или — уже знаком с различными житейскими невзгодами, или — болен. Щеки его были бледны, движения — вялы, медленны, глаза смотрели как-то невесело, а об улыбке не было и помину.

Он шел тихим, мерным шагом, и не только не старался догнать товарищей, а даже, как будто нарочно старался отстать от них. Завернув в ближайший переулок, он прошел его почти до конца, отворил калитку низкого, двухэтажного серого домика, вошел в дом, и с усталым видом начал подниматься по узкой и довольно грязной лестнице. Лестница эта привела к двери; где был прибит клочок белой бумаги с надписью: "шью верхние дамские вещи, портниха Кобозева". "Едва ли мама успела вернуться" — проговорил про себя мальчик и, засунув руку в отверстие между стеной и косяком, достал оттуда ключ.

В отсутствие хозяев ключ всегда хранился там: это было условленное место, так как, по недостатку средств, Мария Ивановна (мать мальчика) прислуги не держала. Громко щелкнул замок, когда Миша, так звали мальчика, вложил в него ключ, еще громче скрипнула дверь на заржавленных петлях, и сейчас же сама собою захлопнулась, так как на ней, в виде блока, висел тяжелый камень, обшитый в суровое полотно.

— Как здесь душно! — проговорил Миша, — открыть разве форточку? Нет, нельзя, тепло выпустишь… Дрова — денег стоят…

И он начал молча раздеваться.

В комнате действительно было душно; она была не велика, и, если можно так выразиться, заключала в себе целую квартиру; вдоль одной из стен стояли две кровати — матери и сына; у окна помещался стол, в углу — посудный шкаф — это называлось столовой; у противоположной стены стоял диван и два мягких кресла — то была гостиная, и, наконец, за занавеской находилась скрытая от взора посетителей плита, кухонный стол и полки с разной посудой. Обстановка, конечно, более чем скромная, но тем не менее, на ней лежал отпечаток чистоты и опрятности.

Сняв с себя ранец, Миша положил его на столик, который стоял между постелями, затем подошел к плите, развел огонь и начал приготовлять обед; это была его всегдашняя обязанность, так как мать, работавшая в мастерской дамских нарядов, обыкновенно возвращалась домой часа через два-три после него, иногда даже позднее. Миша же слишком горячо любил мать для того, чтобы заставлять ее хлопотать после долгой работы в мастерской.

В шкафу лежала заранее купленная провизия; Миша достал ее, разложил на столе и, подвязав поверх гимназической рубашки кухонный передник, живо преобразился в повара; дело кипело у него в руках, и в скором времени суп и разварной картофель к суповому мясу были готовы. Миша отставил то и другое к сторонке, погасил огонь и, только что успел накрыть стол, как услышал стук хлопнувшей на дворе калитки.

— Мама идет! — крикнул он на всю комнату, и со всех ног бросился к выходной двери.

— Мамочка, ты? — спросил он, перевесившись через перила.

— Я, сынок, я! — отозвалась снизу Мария Ивановна.

— О, да ты кажется несешь узел?

— Несу, но он не тяжелый.

Не успела Мария Ивановна и глазом моргнуть, как Миша уже очутился около нее, стараясь взять из ее рук узел, который оказался далеко не легким, и в котором находилось дамское драповое пальто, взятое для переделки.

— Здравствуй, голубчик, — ласково сказала она сыну, — я очень рада, когда ты меня встречаешь, но я не люблю давать тебе носить мои вещи; ты и без того такой бледный, слабенький… Сначала в школе сидишь за уроками, а потом дома работаешь, точно я этого не вижу…

— Перестань, мама! Сегодня, например, я в школе почти ничего не делал.

— Каким образом?

— Очень просто; учитель немецкого языка не пришел, и вместо него мы занимались — как ты думаешь, чем?

— Не знаю.

— Гимнастикой.

— Гимнастика — это тоже своего рода работа.

— Но это так легко, так забавно… Представь, я лазил лучше всех, учитель не мог мною нахвалиться.

— Вот как!

— Вот видишь, мамочка, какой я молодец!

Незаметно мать и сын добрались до второго этажа и вошли в комнату.

— У тебя и обед, кажется, готов, — продолжала Мария Ивановна и, развязав узел, бережно повесила пальто на гвоздь.