Кошка, дымясь, выползла из-под плиты.
Ханна Пигго с немым отчаянием глядела на нее. Что за наказание эта тварь! Тунеядка, да и только. Огромная, черная, тлеющая, блохастая бездельница, эгоистка, понятия не имеющая об истинной англосаксонской добродетели. Никчемное животное.
Сабрина мяукнула.
Эта кошка и знать не желает, что на свете есть вещи поважнее, чем ее мерзкие капризы. Вчера Сабрина в мгновение ока опустошила полную миску «Вискаса» (навязшее в зубах «ВАША КИСКА КУПИЛА БЫ „ВИСКАС“»!) и немедленно с воплями потребовала добавки. А сегодня воротит нос. И что не устраивает? Уставившись на Ханну неподвижными глазами, будто гипнотизер, мяукает пронзительно и нахально!
— Прекрати немедленно, гадкая попрошайка. Проваливай и гипнотизируй невинных птичек. Оставь меня в покое. И без тебя дел хватает.
Выглянув из кухонного окна, она увидела «ЗОЛОТУЮ ЛАНЬ», скользившую по серой воде в сторону дока. Эта баржа обыкновенно приплывает в конце месяца. Неужто уже и январь на исходе? Похоже на то. Земля промерзла. Холмы, укрытые снегом, сверкают. Гора Пекаря маячит на горизонте, словно политый глазурью горбатый кекс. А где же хваленый тепличный эффект планеты?
Кошка снова мяукнула. В жалобном, укоризненном голосочке этой паршивки, казалось, вибрировали все злодеяния, совершенные человеком с бедными животными.
— Браво, Сабрина! Но на этот раз ты переусердствовала.
Рывком вздернув кошечку в воздух, она распахнула дверь и швырнула вымогательницу на мерзлую землю. На нее смотрели невинные вопрошающие глаза.
— Постарайся понять меня, Сабрина. В самые тяжкие времена в людях просыпается все самое лучшее. Они забывают о дрязгах и распрях и собираются вместе, чтобы защититься и выжить. Приспосабливайся, Сабрина, дорогая моя. Ступай прикончи кого-нибудь и возвращайся в лучшем настроении.
Она с грохотом захлопнула дверь. Эти милые перепалки с верной спутницей тянутся уже семнадцать лет.
Если бы только у нее была собака! Большая, неканючащая, может быть, даже охотничья собака, с которой приятно коротать долгие зимние вечера. Она бы назвала ее Пастырь в память о Чарльзе и его овечке. Хвостатый Паст. Собачища лежала бы рядом на мягком диване, положив голову ей на колени и преданно глядя коричневыми глазами, а сама она лениво листала бы хорошую книгу. Или бродили бы вдвоем по полям. Старели бы вместе. Женщина и ее собака. Старина Паст, добрый и нежный, он мог бы читать ее мысли. А к нынешнему дню одряхлел бы и с трудом волочил ноги. Полдня дремал бы под плитой, наслаждаясь грезами о давних охотах и подрагивая лапами в погоне за приснившейся дичью. Бедняга Паст, он слабел бы день ото дня. Его бы от старости выворачивало на ковер. А бесконечные визиты к ветеринару? И наконец неизбежное: В ЭТОМ СЛУЧАЕ, МИССИС ПИГГО, САМОЕ ГУМАННОЕ…
К черту мечту о собаке!
По совести говоря, со стареющими кошками и собаками не меньше хлопот, чем с прочими живыми существами. Чарльз, ее муж, к моменту своей странной смерти, два года назад, был немного не в себе.
Впрочем, и она, Ханна, в ее сорок лет тоже несколько странновата. Живет одна на этом острове, разговаривает сама с собой да еще с кошкой. Ей бы надо повнимательнее относиться к своему здоровью и образу жизни. И Ханна дала это понять Чарльзу, когда он только еще привез ее сюда: мол, она не собирается вести здесь растительную жизнь лишь потому, что вокруг бессловесные твари и травы. Чарльз отшельник-энтузиаст, но ведь не она.
— Назад к Матери-Природе, Ханна! Нет вонючим крысиным гонкам на шоссе, нет моноокиси углерода вместо воздуха, нет воде, отравленной фтором! Лишь ты, я да овечка. Знаешь, что меня беспокоит? Твой снобизм. Надо, чтобы к твоим подошвам налипло как можно больше обыкновенной грязи!
И вот уже два года, как нет с нею Чарльза. Два года борьбы с одиночеством. Два года держать себя в руках, чтобы не распуститься и не опуститься. Может быть, ей давно следовало дать себе слово жить по расписанию: в шесть подъем, задать корму цыплятам, козе, кошке. Опростаться. Встать под душ, вымыть волосы. Завтрак без грамма холестерина. Прочесть десять страниц «Улисса», три стишка Йетса. Если надо, заглянуть в словарь. Обойти все хозяйство. Научиться распознавать хотя бы одно растение. Проверить уровень масла в генераторе. Проверить…
Вот-вот — и превратиться в автомат…
Пришло время ставить кофе. Она взяла чайник, толкнула дверь, преградила Сабрине путь в дом и захрустела по морозному двору фермы к насосу. Алюминиевый чайник — прямая угроза здоровью. На днях она непременно доберется до Ванкувера и купит что-нибудь более безопасное, пока болезнь Альцгеймера окончательно не разжижила ее мозги. Как-нибудь на днях.
Но хватит, пора подумать о чем-то светлом. Год обещает быть удачным. Огород буйно разрастется. Вместо худосочных цыплят она станет выращивать что-нибудь более доходное и экзотическое, хотя бы фазанов, а к западной стене пристроит нечто вроде патио. В следующую поездку в Ванкувер она непременно купит велотренажер и разом сбросит фунтов эдак двадцать. Всего-то немного силы воли — и она сможет с удовлетворением оглянуться на прошедший год.