Конлин свернул с шоссе, потому что проголодался. По крайней мере, он решил назвать голодом это ощущение, нарастающее беспокойство, которое невольно заставило его обратить внимание на указатель съезда с шоссе и бросать по сторонам быстрые взгляды, как обычно делают водители, гадая, что скрывается за рекламными щитами и дорожными ограждениями. Он понимал, что увидит там только голые поля, но сейчас ему хотелось оказаться среди них и найти место, где можно наполнить желудок.
На перекрестке не было никаких намеков на то, какой путь ведет к цивилизации, но черное дорожное покрытие слева выглядело более перспективным: оно было шире, а на горизонте смутно виднелось несколько строений. И все же Конлин свернул направо и поехал на восток по дороге с битумным покрытием, посыпанной гравием. Он повиновался инстинкту, который до сих пор его еще никогда не подводил. Чем-то его манила пыльная, поросшая лесом низина, где деревья стояли в ярком осеннем наряде. Изрезанные колеями пастбища, провисшие проволочные ограждения, канавы с водой в ржавых разводах - такой пейзаж никогда не менялся, по крайней мере, за тридцать с лишним лет с того момента, как Никсон ушел в отставку. Свиньи валялись в грязи под жарким полуденным солнцем слева от Конлина. Одна свинья стояла у заросшей травой ограды и раздувала ноздри, когда он проезжал мимо. Страшные животные, эти свиньи, особенно крупные, в этих пуговичных глазках светится большой ум.
Дорога вздымалась и опускалась, как американские горки, и каждый спуск оказывался более глубоким, будто впереди текла скрытая от глаз речушка, где-то под красно-золотисто-рыже-оливково-серой массой крон деревьев. Конлину нравились низкие места, лесистые, забытые уголки, в которые трудно проникнуть взглядом и трудно пробраться. Такие места полезны; не то чтобы ему сейчас было нужно такое место. Он ехал ради удовольствия, не по делам.
Впереди виднелся городок, за первыми рощами деревьев. Обычный зеленый дорожный щит с названием отсутствовал, но лезть за картой не стоило. Над поселком возвышалась характерная водонапорная башня цвета тусклого серебра, ржавеющая на своих опорах, словно одна из брошенных марсианских машин Герберта Уэллса. На ней тоже не значилось никакого названия. Конлин опустил стекло со своей стороны на несколько дюймов и впустил прохладный воздух. Несмотря на примесь запахов свиней и пыли, в нем ощущалась чистота, чистота бледного света на деревьях, отходящих ко сну.
Конлин знал, почему он съехал с шоссе. Дело было не только в еде. Такие городишки напоминали ему о том городе, в котором он вырос. «Дом» - это понятие уже не имело большого значения и, уж конечно, не вызывало ностальгии. Но он догадывался, что эти крылечки и переулки никогда тебя не покидают; ты никогда не перестаешь слышать грохот товарных вагонов и лязг их сцепок. Ему нравилось иногда проезжать через такие городки, чтобы убедиться, что они все еще существуют.
Он не ел уже часов шестнадцать-семнадцать, - ночью было много дел, спал всего несколько часов, а потом сосредоточенно и долго вел машину. Нет смысла спешить обратно в Чикаго. Работу он сделал хорошо. Конлин нашел Энфилд - тот был помечен на карте, если приглядеться повнимательнее.
Дорога пошла в гору. На гребне горы вдруг возник комбайн, так внезапно, словно земля разверзлась и изрыгнула его. Конлин свернул правее, сорняки заскользили по бамперу. Комбайнер приветливо поднял руку и исчез в облаке дизельных паров и летящего из-под колес гравия. Сельские жители обычно машут тебе рукой, но это не значит, что они тебе доверяют. «Привет. Здорово. Здравствуй». Как правило, Конлин избегал выходить из машины в маленьких городах, но он уже очень далеко уехал от Энфилда, а старого Купера не объявят официально пропавшим еще дней пять, старик «уехал на рыбалку».
Купер облегчил ему задачу. Хотя в Энфилде он был в безопасности, но нигде нельзя чувствовать себя спокойно. Теперь Купер лежит внутри двойного рулона крепкой, проветриваемой сетки из пластика, придавленный большими камнями, на дне речушки, очень похожей на ту, что впереди. Пластик будет храниться вечно - в этом и прелесть пластика. А вот Купер не будет. Колин представил себе сомов, отщипывающих кусочки от старика; потом их самих поймают и подадут на стол в закусочной. Зря эта мысль так его забавляет.
Слегка постукивая ногой по педали тормоза, Конлин направил «малибу» вниз, на узкий мост через мутную речушку. Как и водонапорная башня, этот мост был старомодным: перила на заклепках, не выше окон автомобиля, равномерно покрытые оранжево-красными оспинами ржавчины; приподнятый настил для колес автомобилей из выгоревших добела досок с подстилкой из гравия между ними. Речушка, где валялись свиньи, пересекала пастбище, направлялась на север и убегала вдаль, к мрачному лесу на юге.
День стоял великолепный, один из тех дней в середине осени, когда кажется, что небо устроило окончательную распродажу солнечного света, типа «все на продажу». Ни облачка, сколько глаз хватает.
Конлин вздрогнул, заметив какое-то едва уловимое движение, и снова крутанул руль. У него возникло впечатление, будто кто-то стоит у самой дороги, возможно, какой-то старый фермер собирался перебежать на другую сторону, совершенно не думая о машинах. Но там никого не было. Может, то была игра теней от деревьев и длинного транспаранта, колышущегося дальше, на самой границе леса, где он уступал место городу.
