Короткий роман
накануне дефолта
I
«Как же мне надоели эти бабы!
Ну ни одна не может соответствовать моему идеалу хоть сколько-нибудь
приемлемое время!
А пластики?! Ну никакой пластики! Застывшие в своем идиотском
самодовольстве коровы!
Неужели так сложно догадаться, что сегодня сердце моё просит
огромных глубоких глаз и никакой чувственности! Сегодня охота просто
смотреть на милое лицо и прелестные маленькие руки в тишине забытой
Богом квартиры! И держать до бесконечности эти чудные руки! И тонуть, и
тонуть в этих бездонных глазах!
А вчера мне хотелось похотливую и бесстыжую любовницу с гладкой
упругой кожей и плавными формами бёдер и плеч, с тёплым и влажным ртом
– таким же ласковым и эластичным, как её влагалище!
А завтра я буду хотеть неприступную и сногсшибательно красивую
женщину в деловом костюме! И только чтобы нежная шея её напоминала о
том, что она абсолютно живая!
Господи, ну неужели это так трудно понять?!
Они достали меня!
Всё, хватит с меня!
В конце концов, я живу только один раз! И если не суждено мужчине
полновесно ощутить себя в этом мире и понять своё предназначение в нём
без женщины, то уж, извините, я хочу женщину, чтобы всем женщинам была
женщина! Да, именно такая! И я сам создам её! Да, нечего ждать милости от
природы и случая! Создам, даже если для этого мне придётся стать богом, чёртом или чернокнижником. Да кем угодно, но я создам её! И создам к
новой весне!»
Эту довольно противоречивую тираду, обращённую к самому себе, Илья
Иванович Аникин произнёс в конце ноября 1997 года, сразу после того, как
по собственной инициативе расстался с последней возлюбленной. Нет, он не
разлюбил её, он разочаровался в ней.
О своих бывших женщинах Илья Иванович так и говорил: «Я люблю их
всех до сих пор, но я более не очарован ими, - после чего с интонацией
видавшего виды технолога добавлял: - Поэтому всякий раз, как только
очарование куда-нибудь улетучивается, я безжалостно порываю с
действующей любовницей, даже если на дне связи с ней ещё теплится
любовь, - и уже с философичной интонацией заключал: - Интимные
отношения не имеют ровно никакого смысла, если они не питаются
очарованием».
В глубине души, как и большинство интеллигентных мужчин, воспитанных на русской классике, Аникин, несмотря на то, что всегда
стремился выглядеть прагматиком, на самом деле таковым не был.
Пренебречь старой любовью, потерявшей первоначальную прелесть, ради
поиска новой, наполненной ею, для него было так же естественно, как
пренебречь карьерой ради удовлетворения своих духовных потребностей.
Находиться в состоянии очарования женщиной для подобных мужчин – едва
ли не самое важное в жизни. Сладковатое помутнение в рассудке, возвышенный трепет в душе, а в теле влекущая к чувственным наслаждениям
страсть – вот признаки, по которым оно узнаётся ими. Пребывая в нём, они
получают ощущения и полноты бытия, и уверенности в своих силах, а в
итоге представляют себя не менее чем созидателями вселенских масштабов, даже если весь роман их протекает в пределах кухни. Именно умение
очаровывать ценится ими в женщинах превыше всего. Тот же Аникин
частенько с неподдельным пафосом заявлял: «Когда я околдован
обворожительной соотечественницей, разум мой не скован рассудочным
восприятием реальности, и, как бы ни обстояли мои текущие дела, я
абсолютно счастлив и чувствую себя творцом всемирной истории даже в
куче навоза, которой является моя Родина».
Наверное, вновь прибывший к нам иностранец из подобного заявления
может сделать вывод: женщина в России – очень сильный наркотик. Человек
же, хорошо разбирающийся в местных особенностях, сделает другой вывод: заявляющий нечто подобное является обыкновенным интеллигентом.
Неизвестно, что там и как по этому вопросу во всём остальном мире, а в
России под интеллигентностью числят прежде всего способность с помощью
ума и интеллекта изменять реальность так, как тебе заблагорассудится. Это, в
общем-то, наивное представление настолько распространено в
русскоязычном сознании, что присутствует в том или ином виде и у совсем
тёмных слоёв населения, и у самой его образованной части. Поэтому в том, чтобы создать себе идеальную возлюбленную, Илья Иванович не увидел
ничего сверхъестественного. Кроме того, он даже и не сомневался, мол, стоит только придумать её, так она тут же откуда-то и явится, точно
соответствуя тому, что было нарисовано полётом его фантазии.
Вдохновившись такой вот идеей и отгородившись от мира –
обстоятельства жизни как раз позволяли, – он начал создавать вожделенный
образ. Но здесь его поджидало непреодолимое препятствие: сознание упорно
сопротивлялось, не желая ничего фиксировать из тех озарений, что
