– Из сирот, парень? Куда определить-то тебя и не знаю, может, хоть коней поставить чистить… Нахлебников у нас, конечно, из раненых и так хватает, да уж больно вид у тебя жалкий – где так досталось-то? – сочувственно спросил командир.
– Где досталось, там и осталось… А коней я чистить не буду… Не умею.
– Ишь, какой ершистый! И что же ты умеешь? – беззлобно хмыкнул начальник.
– Убивать, – мрачно отозвался пацан, и от этого заявления, а скорее от пустого черного взгляда юноши, у бывалого командира прошел холодок по спине.
– Ты хоть горя и хлебнул, но за так свою жизнь класть тоже ни к чему – подрастешь, научишься кое-чему, и тебя в солдаты возьмем, а пока помогай, как по силам…
– А мне и по силам. А не веришь – испытай, – все так же спокойно и бесцветно отвечал молодой оборванец.
– Ишь, какой боец выискался! – уже начал злиться командир, – Ты мне тут кончай артачиться! Хочешь – иди за конями смотреть, а не хочешь – так и катись дальше с голоду подыхать! – закончил он фразу и хотел отвесить норовистому оборванцу подзатыльник для убедительности. Но только не по-детски твердая рука паренька мгновенно прекратила его движение и каким-то неизвестным приемом заставила встать на колени от нестерпимой боли в вот-вот собирающемся вывернуться локтевом суставе.
– Как видишь, я не совсем никчемный, – ничуть не изменившимся тоном ответил парень, отпуская ошалевшего командира и отходя в сторону.
– Ах ты, паршивец! – оправившись от первого потрясения и не на шутку разозлившись выходкой оборванца, а скорее тем, что тот застал его врасплох, надвинулся на него командир, вытаскивая свой меч, – Ну давай, защищайся! Ты этого хотел!? – плотный и сытый мужчина стал надвигаться на длинного тощего пацана, который и не думал отступать перед ним, вытащив из-за спины небольшой хорошо уравновешенный клинок дорогой работы, явно совсем недавно имевший другого хозяина. Командир почти сразу обрушился на него, намериваясь стремительной атакой смести любые выпады и блоки, раздавив малолетнего наглеца, как надоедливую букашку, которая только что больно укусила его. Но каждый стремительный и тяжелый удар уводил его за клинком, словно в вязкий кисель, едва не лишая равновесия, а дерзкий щенок всякий раз взмахивал своим мечом в опасной близости от открывшихся мест. А потом, вдруг, очередной выпад командира просто повалил его на землю, словно меч в мгновенье ока превратился в неподъемную чугунину, а земля взбрыкнула, как норовистая кобыла, – острие клинка одноглазого пацана недвусмысленно упиралось в выступающий кадык.
– А ты и впрямь неплохой боец, – заставил себя, наконец, признать очевидное командир. – Сколько лет сражаюсь, а такого еще не встречал. Кто тебя учил, парень? – он поднялся и с каким-то суеверием смотрел на странного подростка.
– Война меня учила. А ты такого не знаешь – поэтому и жив… Так берешь меня или нет? Я не плохой боец, и со мной еще один воин, – убирая в ножны клинок, деловито говорил пацан.
– Что, такой же, как ты? – недоверчиво выпялился на него командир – с каждой минутой необычный парень удивлял его все больше.
– Нет. Это опытный и взрослый воин.
– Так почему же ты за него говоришь?
– Потому что я веду.
– Чудеса, да и только. У нас что, мир с ног на голову встал, раз сопляки мужиков в бой ведут?
– Какой я сопляк, ты только что видел.
– Ладно, – ухмыльнулся командир, – У тебя будут какие-то особые желания? – с насмешкой осведомился он.
– Да. Я знаю, ты ведешь войска на Хорсию, мы должны будем брать Тару. Я хочу, чтобы телохранитель правителя города достался бы мне в пленники; и мне нужно кое-что забрать в оружейном зале.
– Что, кровник твой? – ухмыльнулся командир, не думая, что попал в точку.
– Ты угадал, командир.
– Во дела! Ну, надеюсь, ты не собираешься там забирать секиру, усыпанную драгоценными каменьями?
– Нет, я должен забрать свое оружие.
– Во дела! Ну что ж, будь по-твоему. Звать-то тебя хоть как?
– Нартангом.
Молодого непонятного пацана с необузданным норовом и верной рукой определили в отряд одного из самых спокойных командиров, Тагрию. Воин, пришедший с молодым пацаном, сразу понравился доброжелательному командиру и только из-за него он согласился взять к себе пришлых. Вскоре он понял, что не прогадал: Стиг не гнушался поучить его бойцов науке войны, которую сам знал в совершенстве – бывалый воин рассказывал как надо наступать, как держать строй, как гасить налет конницы. Молодой же изувеченный пацан держался особняком и неодобрительно слушал разговоры своего старшего спутника.
– Нартанг, встал бы поучился сражаться – а то, неровен час, в первой же сече поляжешь! – беззлобно увещевал новоприбывшего юнца Тагрий, глядя, как тот наблюдает за муштрой своего отряда, проводимой сотником.
– Я бы поучился, если б было чему, – лишь зло скалился он изувеченным ртом и отворачивался. Зато в первом же бою показал такое, до чего даже опытному Стигу было не допрыгнуть. Нартанг шел, выплескивая на врагов всю ярость за пережитые унижения и боль, он не слышал и не видел ни криков, ни смерти вокруг себя – он шел и убивал всех, кто оказывался на пути – он сам был смертью. Меч в его руке свистел с неимоверной скоростью, успевая везде в нужный, иногда самый последний, момент. В бою он оказался острием клина, который глубоко вошел в ряды врага и расколол его порядки – не сговариваясь, люди шли за ним, видя небывалое и желая присоединиться к этому буйству схватки…
