Конец старой школы
Авторы: Николай Яковлевич Москвин
Жанр: Советская классическая проза
Циклы: не входит в цикл
Формат: Полный
Всего в книге 67 страниц. Год издания книги - 1968.
Не так уж много осталось людей, которые помнят дореволюционную среднюю школу — гимназии, реальные училища. После Октября старая школа с трудом — с успехом и неудачами, с радостью и горем — перестраивалась. Все было ново, неизведанно, все было в первый раз… Это памятное писателю Николаю Москвину время — 1912–1919 годы — и послужило материалом для повести «Конец старой школы». В ней читатель найдет социальную и житейскую атмосферу того времени: типы учителей и учеников, «начальствующих лиц»; попытки подростков осмыслить происходящее, активно вмешаться в жизнь; первое проявление любви, дружбы, товарищеской солидарности. Повесть «Конец старой школы» была издана в 1931 году (называлась тогда «Гибель Реального») и больше не переиздавалась.
Читать онлайн Конец старой школы
Вход
— Ну хорошо… гм… так… Расскажи еще, как Иисус Христос въезжал в Иерусалим?
Стриженый мальчик по фамилии Брусников почему-то «как» принимает за «на чем» и начинает быстро перебирать в уме всевозможное: корабль, лодка, волы, верблюды… велосипед (нет, нет, что за чушь!), тройка… лошадь. Во!.. Память услужливо подсовывает темную закоптелую роспись церковного свода. Там было изображено: простыни на земле, на простынях лежат цветы, вправо и влево — толпа, а в середине лошадь… Да, а за лошадью какая-то человеческая голова, за нею еще — это седок, наверное… Ах, так!..
Священник ждет, смотря на экзаменующегося сквозь желтые нависшие брови. И стриженый смело, решительно:
— Въезжал на извозчике!
Ему кажется, что эхо высокой классной комнаты повторяет за ним:
— На извозчике!
Желтые брови священника спокойно поворачиваются к двум людям с петличками на мундирах. Люди эти с полной серьезностью — на желтые брови, но вдруг губы у них вздрагивают… Священник, строго косясь на мундиры, поворачивает к стриженому лицо:
— Довольно!
Чувство свершенного, законченного дела приятно. Что бы ни было потом, но сейчас ты — свободен. Иерусалим, простыни плывут мимо…
Стриженый поворачивается. Перед ним — черные шеренги парт, над партами веснушчатое, пугливое и тоже стриженое. Им еще надо отвечать о потопе, о чуде в Кане Галилейской, об Иерусалиме…
Мимо… мимо.
Экзаменационный лист, выписанный на имя Брусникова Михаила, хрустящ и красив, как новая ассигнация. Вертикальная колонка слов и рядом с ними рукописные зеленые цифры. Если наклонить лист к свету, то цифры загораются золотом, как спинки длинных жучков. Рядом с «Закон божий» выписана цифра «3». По другим предметам у стриженого лучше. Внизу постановление экзаменационной комиссии: «…принят в первый класс Т-го реального училища».
В губернском городе Т-е в 1912 году можно было встретить в ученической форме и маленьких мальчиков, и подростков, и юношей с поясами, на металлических пряжках которых были выдавлены буквы:
Т.К.Г. Т.Д.Г. Т.К.У. Т.Р.У.
В стороне от главной улицы, близ кремля, царствует Т.К.Г. Четырехэтажное здание Т-ой классической гимназии смотрит окнами через кремлевский сад, на реку. В бело-сером корпусе — крошечные квадратные окошки. Добротная толщина стен. Окна в этих стенах напоминают четырехгранную воронку: широкий край — внутрь, узкий — на улицу, на солнце. Солнцу не пролезть в воронку — солнце идет мимо.
Около трех часов дня распахиваются двери, и клокочущий поток серых шинелей мчится через гимназический двор на улицу. Старшие, у которых уже не ранцы, а одна-две книжонки за бортом шинели; старшие, у которых начищены штиблеты и франтовски надета смятая фуражка, выходят медленно, с независимым видом. Гимназическая мелкота с тяжелыми ранцами, в фуражках с громадными упругими верхами стремглав вылетает на улицу и нетерпеливо оглядывается. Здесь их уже ждут.
— Бей говядину! — оголтело и обрадованно кричат заждавшиеся ученики из городского четырехклассного училища.
— Лупи «городских»! — вопят гимназисты и бросаются в бой.
«Городские» одеты пестро, бедно, но легко: черные куртки, короткие поддевки, отцовское перешитое пальто. У гимназистов же — ватные длиннополые шинели, тяжелые ранцы. И бой идет недолго. С оторванными ранцами, с голубыми пятнами на лицах гимназисты привычно отступают.
Наверху главной Киевской улицы два высоких дома-близнеца. Оба белесо-желтые, с равномерными квадратами синих окон. Близнецы вежливо пропустили между собой Киевскую и стали друг против друга — строгие, неприступные. Ниже шумит устье главной улицы, за улицей — кремль, за кремлем — Заречье, дымит многотрубье заводов. Но дома-близнецы смотрят только друг на друга, молчаливо согласные между собой, довольные собой…
Правый — Дворянское благородное собрание, левый — Т-ая дворянская гимназия. На выгнутых пряжках этих гимназистов — гордое Т.Д.Г. Черные мундирчики, черные заглаженные брюки. На гимназических же парадах, балах, актах — жесткие фанерообразные мундиры с красно-золотыми твердыми воротниками. Чтобы повернуть голову направо, надо все туловище повернуть направо…
Около трех к левому дому-близнецу спешат няньки, бонны. Черно-скромных малышей ведут за руку домой.
— Виточка, не обижали ли тебя сегодня в классе? Весь ли завтрак скушал?
Под мышкой у няни зажат Витин тяжелый ранец.
«Городские» не заглядывают в этот район. Разве только в буйные дни весны — когда душные классы и у «дворян» и у «городских» одинаково гибельны — по дороге на гулянку в парке цветные рубашки «городских» задерживаются около Дворянской гимназии. Тогда на ситцевое и сатиновое пусто и заносчиво смотрят два молчаливо-согласных, неприступных близнеца. Когда открывается дверь гимназии, идет — черное, черное, черное. Наверху Киевской улицы хозяева — черные.
— Ребята! Кухаркины сыночки пришли, — выкрикивает черный бодро, по-хозяйски, — гони их в шею!
— А сколько вас на фунт сушеных дают? — с середины дороги дразнит ситцевое, гуляющее.
— А вот мы тебе сейчас дадим! — И трое, четверо, ободряемые черной толпой за спиной, выбегают на дорогу. — Крой городских кухарок!..
![Узелок на память [Фельетоны]](/storage/book-covers/4a/4a0b3f4b6b24d332e927f801c1c68e59489c22f0.jpg)