Глава I. САМОЛЕТОМ В СРЕДНЕВЕКОВЬЕ
Было от чего прийти в замешательство — вас вдруг посылают в командировку в тринадцатый век, да еще ограничивают сроком возвращения. И если считать по-бухгалтерски — день отъезда и день приезда за один день, у меня всего сутки на каждый век. Маловато. Впрочем, оказалось, что на целых семь веков назад можно добраться самолетом и автобусом часов за семь…
…Зычные удары колокола будоражили городок на заре и в вечерней тиши. По улицам прохаживались высохшие монахини в высоченных клобуках, и молоденькие послушницы в черных, повязанных по самые брови платках послушно тащили объемистые корзины со снедью…
Но вот они исчезают за монастырской стеной, и калитка за ними захлопывается…
Корец — очень древний город. Он даже лет на пятьдесят старше самой Москвы. Впрочем, живет в нем всего тысяч пять — как в одном московском доме.
…Во тьму веков уходит история здешнего монастыря. Еще на рубеже тринадцатого века основал его один из набожных князей Корецких. Татарское нашествие превратило монастырь в руины. Лишь много лет спустя старый князь Богуш, почуяв приближение смертного часа и убоявшись расплаты на том свете за свои прегрешения на этом, под страхом проклятия завещал сыну восстановить божий дом…
С тех пор утекло немало воды в той самой речушке Корч, что по-украински означает «корень», которая некогда дала свое название и городку и владельцам этого края…
Целых семь веков отделяют Корецкий монастырь от внешнего мира. Давным-давно поросли мхом развалины княжеского замка. Правнуки княжеских крепостных владеют княжеской землей, праправнуки ходят в пионерских галстуках. На стенде висит номер газеты «Червоний прапор» («Красное знамя») за двадцатое мая 1962 года. А монастырь как стоял, так и стоит на прежнем месте. И по-прежнему вовсю звонят его колокола…
Я знаю, что первой настоятельницей этой женской обители была одна из княжен Корецких — Софья. Ну что ж, если увядающая старая дева решилась стать христовой невестой, если она пожелала управлять своим имением не в платье из золототканой парчи, а в черной мантии — это еще куда ни шло.
Но кто же они, эти теперешние, что живут за белой стеной и держатся за черную рясу? Неужели, если какой-нибудь Оксане не удалось стать женой Остапа, она тоже решится навеки связать свою судьбу с небесным женихом? И побежит постричься не в парикмахерскую, а в монастырь? И неужели, пропуская комсомольские собрания, бродит вокруг обители некий комбайнер в гамлетовском прорезиненном плаще и выстукивает по азбуке Морзе: «Офелия, о нимфа, помяни меня в своих святых молитвах»?
Высока монастырская стена — в два с лишним человеческих роста. Крепка эта стена — без единой трещинки. Говорят, камни ее вместо цемента спаяны свинцом. Стена предназначена для того, чтобы посторонний глаз не мог увидеть, что делается по ту ее сторону. А мне именно и нужно увидеть. Но как это сделать?
— Пройти в монастырь? — удивленно переспрашивают меня в райкоме партии. — Это вряд ли возможно.
Мне объясняют, что монастырь в некотором роде государство в государстве. Во главе его стоят чуть ли не монархини. Нет, я не ослышалась — не монахини, а именно монархини. Недаром же настоятельниц величают, как венценосных особ: Феофания Первая, Феофания Вторая, Михаила Третья. А сейчас здесь правит Людмила Первая…
…Да, время от времени настоятельницы менялись. Однако при любых настоятельницах белые стены обители оставались оплотом черного мракобесия.
…Праздничным благовестом и хлебом-солью встречал монастырь фашистских захватчиков при Феофании Второй. Служились благодарственные молебны Гитлеру. Освящались знамена украинских буржуазных националистов.
Помощницей Феофании, так называемой «благочинной», была Магдалина (в недавнем прошлом Валентина Кузьминична Крисько). Смиренная Магдалина, не без матушкиного благословения конечно, часто ездила и в Ровно и в Киев, прихватив с собой объемистый чемоданчик. В номере гостиницы из него извлекались модные туфли, шелковое белье и платье с откровенным декольте. Происходила удивительная метаморфоза — скромная чернорясница превращалась в шикарную кокотку. Ночи напролет кутила благочинная в ресторанах с самим немецким комиссаром и с самим шефом немецкой полиции. А потом из чемодана снова появлялась поношенная ряса, и отнюдь не кающаяся Магдалина возвращалась восвояси.
Нередко гестаповские молодчики и сами жаловали в гости к гостеприимным христовым невестам. И тогда тихие настоятельские покои становились свидетелями таких оргий, что хоть святых вон выноси…
При отступлении немецко-фашистских оккупантов господин комиссар решил щедро отблагодарить Магдалину за веселые часы — в подарок ей было прислано награбленное у населения добро… Вскоре Магдалина взошла на настоятельское место. Впрочем, не надолго. Нет, ей не припомнили старые грехи. Упаси бог, этого не произошло. Возымели действие слезные жалобы монашек на непомерную жестокость новой матушки. Но и за это Магдалину не наказали, как она того заслуживала, — просто отныне ей предстояло проявлять крутой свой норов на насельницах не Корецкой, а Рижской обители. Там она, к слову сказать, преспокойно пребывает и поныне…