Интерлюдия 1
Учёные доказали, что тараканы могут жить без головы. Но в голове им уютнее.
Объявление при входе в студенческую столовую:
«Не подбирайте крошки — НЕ БЕСИТЕ ТАРАКАНОВ!!!»
Таракана звали Ёж. Он уже несколько лет обитал в этой квартире. Недавно новые хозяева решили разбрызгать по кухне отраву. Пришли люди, от которых несло смертью. Они стали заносить баллоны, настраивать свои прыскалки. Ещё бы объявление повесили: «Сейчас будем травить тараканов». Не дожидаясь, чем это действо закончится, Ёж сбежал по давно найденному им переходу в соседнюю квартиру. В ней жили двое — мужчина и женщина. Только вот мужчина почти всегда был в разъездах, и женщина большую часть времени находилась в квартире одна. Женщина была еврейка, правда, все кто заходил к ней в гости, называли её казачкой Аксиньей, хотя почти сразу придумывали ей другое имя — Элина. Ежу недосуг было заниматься этими метаморфозами имён. В этой квартире почти не было крошек. Казачка Элина (или еврейка Аксинья) почти не готовила и почти не питалась дома. Она вообще очень мало времени проводила у себя в квартире. Где-то служила.
Что это за служба такая, что даже поесть человеку некогда у себя дома и крошек накидать? Одним словом, Ежу жить у казачки не нравилось. Он несколько раз пытался вернуться к своим нормальным хозяевам, но оттуда по-прежнему несло смертью. А когда, наконец, запах смерти исчез, и ослабший и изголодавшийся Ёж вернулся к себе, то застал там новенького. Опять необычного таракана, такого же, как и он — умного. Звали новенького Юрий. Или Анд. Вечно с этими новенькими проблема, считают себя сразу хозяевами. Нет, чтоб пожить, пообтереться, познакомиться с соседями. Нет. Всё, он тут главный.
Ёж спорить не стал. Он решил бороться за своё светлое будущее, и у него был союзник — кот Персик. Ничего, что Персик об этом не знал. Главное, что Ёж всё продумал. Как и предыдущий таракан Александр, Юрий был жадным.
На этом весь план и строился. Ёж знал, что около полуночи, когда все в доме заснут, Персик всегда обходит свои владения. Подгадав к этому времени и накопив за неделю крошек, он рассыпал их на полу, как можно дальше от щелей, в которые можно юркнуть, спасаясь от кота.
И таракан Юрий Анд купился: вылез и стал их с жадностью, и даже с хрустом, поглощать. Крошки и в самом деле были вкусные: девочки ели печенье, оно крошилось и падало на пол — и маленькими крошками, и большими, и даже целыми крошищами.
За поеданием одной такой крошищи Персик и застукал Анда. Раз, и не Юрий хрустит крошкой, а Персик хрустит Юрием. Пищевая цепочка, ничего не поделаешь.
Чёрт, и откуда он знает такие умные слова? «Пищевая цепочка»? Придумают же. Ясно, что цепочками питаться нельзя. От старых хозяев остался клад — много золота, в том числе и золотые цепочки. Ёж пробовал, они несъедобны. Или есть другие пищевые цепочки?
Клад лежал себе в углу кухни под паркетом. Кому нужно золото? Зачем его прячут?
— Петя, мы когда будем паркет на кухне менять? Он весь в трещинах.
— Ну вот вернёмся из Англии — и поменяем.
Это новые щедрые хозяева. Собираются в Англию? А кто его будет кормить?
Интермеццо 1
— Как вы относитесь к довольно устойчивым слухам о том, что Фурцеву и Хрущёва связывало не только служебное положение? Мне говорила Светлана, что её маму обидно называли «Никитские ворота»…
— Ты, Екатерина Алексеевна, думаешь, я старый дурак, и ничего не знаю, что в стране творится? Сижу там, в Завидово или в Заречье, да в «Глицинии» в Нижней Ореанде, охочусь, баб тискаю, и начхать мне, что в СССР делается? Так?!!
— Что вы, Леонид Ильич, и в мыслях такого не было, — Фурцева сбледнула. Таким злым она давно Генсека не видела.
— Ты ведь понимаешь, Катерина, что в Политбюро ты только потому, что там должна быть женщина? — Брежнев дёрнул Фурцеву за руку, усаживая на диван, как раз на даче в Завидово, и навис над ней, — А ну говори, кто тебя надоумил.
— Леонид Ильич! Это правда! Пётр Тишков пригласил вернуться на родину Керенского и предложил представителям царской фамилии посетить СССР.
— Я тебе прямой вопрос задал! — Брежнев почти слюной брызгал.
— Я как коммунист обязана доложить о таких вопиющих случаях нарушения Устава нашей партии.
Брежнев, отошёл, сел напротив кресло и улыбнулся.
— Нарушение Устава? Сильно сказано. Давай так, Екатерина Алексеевна, ты сейчас говоришь, кто тебе эту херню в уши вдул, и мы на время забываем этот разговор. Есть и второй вариант: ты из себя корчишь дурочку — а, сама понимаешь, дурочки в Политбюро не нужны. Пойдёшь на пенсию. Сколь тебе годков?
— Пятьдесят семь, — сжалась Фурцева.
— Вот видишь, два года уже как могла бы быть на заслуженном отдыхе. Хотя ты ведь работала на прядильно-ткацкой фабрике в Вышнем Волочке, если мне память не изменяет… Уверен, туда срочно требуется парторг. Так что выбираешь, Катерина?
— Леонид Ильич, вы не понимаете! Тишков только притворяется коммунистом, а сам — настоящий капиталист. У него за границей и заводы, и фабрики, киностудию вон недавно купил. На его предприятиях эксплуатируют рабочий класс. Три шкуры с рабочих дерёт — а иначе откуда у него такие деньги? — Фурцева даже раскраснелась, свою гневную речь выдав.
