Я была лишь одной из сотен детей, достигших совершеннолетия в Пейнсвилле, штат Миннесота, в 1980-х годах. Я росла со знанием, что в каждом маленьком городке сирена предупреждает о комендантском часе и трезвонит, чтобы в 21:00 дети были дома; что всех детей пугают Растлителем Честером; что люди, подглядывающие за тобой в окно, – это нечто совершенно обычное. У меня были дома определённые проблемы, одни детские, другие более серьёзные, но главным «фоном» моих детских и подростковых лет были слухи о мужчине, который охотится на детей.
Я выпустилась из школы в 1988 году и переехала в Миннеаполис.
Когда Джейкоба Веттерлинга похитили 22 октября 1989 года в Сент-Джозефе, штат Миннесота, в тридцати милях от Пейнсвилла, я собиралась бросить колледж на втором курсе. И все эти слухи моих ранних лет (не выходи ночью, а то Честер тебя достанет!) как будто снова на меня нахлынули. Фотографии Джейкоба были повсюду. Люди собирались вместе, чтобы найти одиннадцатилетнего мальчика, которого похитил человек в маске и с пистолетом. Дни сменялись неделями, а потом годами, но Джейкоба так и не нашли. И тут местный блогер стал писать о возможной связи между исчезновением Джейкоба и похищением и освобождением восьми мальчиков в Пейнсвилле и его окрестностях в 80-х годах, и только тогда арестовали похитителя Джейкоба – двадцать семь лет спустя. Он показал властям, где лежат останки Джейкоба.
Это происшествие не давало мне покоя. Оно преследует многих из нас, кто жил и живёт на Среднем Западе, переворачивая с ног на голову все наши представления о маленьких общинах и безопасности детей. Истинную версию событий уже хорошо рассказали, и много раз, особенно в первом сезоне подкаста «В темноте». Мне же нужно было озвучить именно эмоциональные последствия тех событий. Как-то упорядочить мои воспоминания о том, как я росла в постоянном страхе. И когда Кэсси Макдауэлл, вымышленная героиня этой истории, явилась мне и умоляла рассказать её историю, я увидела свой шанс.
Хотя эта история вдохновлена реальными людьми и событиями, она полностью вымышлена. Но всё же я надеюсь, что персонаж Габриэля отдаст должное доброте всех этих девяти мальчиков.
Спасибо вам за прочтение.
Запах этого грязного подвала жил во мне сдавленным криком.
В основном он не выходил из темного уголка моего мозга, но стоило только подумать о Лилидейле, как тут же набрасывался на меня и душил. Этот запах был хищным, пещерным зловонием, удушливой вонью огромного сонного монстра, состоящего полностью только из пасти и своего голода. Ряды банок были рядами его зубов, и лампочка, свисавшая с одинокого шнурка, была его нёбным язычком. Он ждал терпеливо, безмятежно, пока деревенские дети, спотыкаясь, спускались по его главной лестнице.
Он позволял нам слепо искать на ощупь этот шнурок-язычок.
И вот наши пальцы его находили.
Свет!
Конфеты, солнце и серебряные доллары становились последней радостью, которую мы испытывали перед тем, как монстр глотал нас целиком, а после переваривал на протяжении тысячи лет.
* * *
Но это неправильно.
Моё воображение, как мне говорили, та ещё штука.
Монстром был не подвал.
А мужчина.
И он не был безучастен. Он охотился.
Я не возвращалась в Лилидейл с того самого вечера. Полиция, а потом мама спросили, не нужно ли мне что-то забрать из моей спальни, и я сказала нет. Я была тринадцатилетней, а не тупой, хотя многие путают два этих понятия.
А теперь, когда мне надо вернуться из-за его похорон, эта вонь из подвала мстительно окружила меня с удвоенной силой, впиваясь, как рыболовный крючок, глубоко в мой мозг. Этот запах прокрался даже в мой сон, убедив меня, что я снова оказалась в ловушке в том глухом грязном подвале. Я брыкалась и кричала, чем разбудила мужа.
Он меня обнял. Он знает всю историю.
По крайней мере, думает, что знает.
Я прославила ее в своем первом романе, поделилась источником своего вдохновения во время книжного тура по стране. Но почему-то я никогда не упоминала об ожерелье, никому, даже Ною. Может, эта часть казалась слишком личной.
А может, я боялась выглядеть глупой.
Я могу закрыть глаза и представить его. В нынешнее время цепочку сочли бы слишком массивной, но в 1983 году она была на пике моды – золотая, из того же сплава, что и свисающий с нее амулет в виде бумажного самолетика.
Я верила, что этому ожерелью с самолетиком суждено стать моим билетом из Лилидейла.
Естественно, я не думала, что смогу на нём улететь. «Ага, конечно», – как мы тогда говорили. Но мальчик, который носил ожерелье? Габриэль? Я была уверена, что он всё изменит.
И, кажется, так он и сделал.
– Пятнадцать, два, ещё пятнадцать, четыре, и пара – шесть очков, – просияла Сефи.
Папа, сидящий на другом конце стола, улыбнулся настолько же сияющей улыбкой.
– Классный ход. Кэсс?
Я выложила на стол свои карты, пытаясь не показывать своего злорадства, но получалось плохо.
– Пятнадцать, два, ещё пятнадцать, четыре, и ещё пятнадцать, шесть, а вот ещё целых десять очков!
