Обуто Нисан оделся и двинулся в утренний обход господских рощ. После многолетнего одиночества у него выработалась привычка разговаривать с самим собой на ходу. Решение не общаться без особой необходимости с другими людьми он принял через несколько месяцев после обручения, в день смерти своей избранницы. Целый год тогда чума гуляла по краю, и единственное, что Нисан мог понять, — это то, что человеческие страдания безграничны. Когда же он увидел, что судьба щадит его жизнь, то нанялся к даймё Бондзону хранителем самых дальних рощ бамбука на горе Сито. С тех пор, целых тридцать лет, Нисан не спускался с холма. Он жил одиноко. Лишь раз в несколько месяцев монахи дзен из храма Дабу-дзи во время своего паломничества сворачивали по пути в его хижину, чтобы отдохнуть.
Ежегодную плату вместе с новостями из империи привозил ему один из господских смотрителей, самурай Иси. С ним во время сбора бамбука появлялись и работники, но, закончив работы, они возвращались в свои далекие дома, не перекинувшись с Нисаном ни единым словом. Время свое Нисан проводил в обществе высокой травы, душу которой, как ему казалось, он знал.
В это утро у него было особое поручение — он нес с собой инструмент, чтобы срубить самый высокий ствол на плантации по приказу смотрителя Иси. Высокий бамбук словно сопротивлялся, и пришлось приложить все силы, чтобы одолеть его. Через несколько часов бамбук лежал у его ног. Усталый, Нисан сел на ствол, глядя на бесконечные ряды армии, полководцем которой он был. Он часто разговаривал со своими воинами. На этот раз на один из вопросов ему ответил неясный звук, донесшийся из ствола, на котором Нисан сидел. Уверенный, что ему показалось (ответы на свои вопросы он знал), Нисан медленно встал, нагнул голову в сторону звука и повторил вопрос. Когда он отчетливо услышал стук изнутри ствола, то от страха отпрыгнул в сторону.
— Должно быть, внутри ствола какой-нибудь зверь. Но как он туда попал? — воскликнул Нисан.
— Этого я тебе не скажу, но помоги мне выйти наружу, — донесся отчетливый тонкий голос.
Нисан отскочил и спрятался за ближайший высокий бамбук.
Из ствола выползла девочка, встала и призывно помахала рукой. Нисан выпучил глаза, не в силах поверить тому, что видит. Он стоял на месте как вкопанный. Ребенок сказал ему:
— Я тебя не боюсь. Почему ты не подойдешь ко мне?
Нисан взял себя в руки:
— Кто ты?
— Мое имя Кагуяхимэ. У меня никого нет, и я пришла, чтобы жить с тобой, если ты меня возьмешь.
— А откуда ты пришла?
— Ну ты же видел. Из бамбука. Так Нисан нашел себе дочь.
* * *
Кагуяхимэ было всего десять лет, но она умела быстро и ловко управляться по дому. Ее руки превратили хижину Нисана в уютное жилище. Каждая вещь обрела свое место, а каждый угол — покой. Нисан был счастлив, но переживал, что не может выразить свою благодарность. Между тем, девочка замечала малейшие знаки внимания с его стороны.
Когда монахи дзен навещали их хижину, она, подав все необходимое, скромно уходила в угол и откликалась только на зов Нисана. Мало-помалу, заинтересованные ее застенчивостью, монахи начали вовлекать ее в разговор. Она показала себя очень сообразительной и образованной.
На следующий год произошла первая значительная перемена в отношениях Нисана с людьми, или лучше сказать — людей с ним. Самурай Иси не был единственным, кого занимала маленькая Кагуяхимэ. Работники, трудившиеся на плантации, начали искать разные предлоги, чтобы подойти к хижине или даже войти в нее, лишь бы увидеть девочку. Нисан спрашивал себя, что их так в ней привлекало. Он видел в Кагуяхимэ обычного ребенка, такого же, как все другие.
Однако случайно услышав разговор двоих поденщиков, он понял, что они рассуждают о ее чудесной красоте.
В последующие годы любопытство людей только нарастало. Все больше путников, опять же под различными предлогами, заходило в их дом — несмотря на то, что хижина стояла в стороне от дорог. Наконец Нисан услышал, что о Кагуяхимэ знает весь край и народ называет ее принцессой. Это известие расстроило Нисана — оно хоть и не предсказывало ее будущего, но могло нарушить их счастье. Кагуяхимэ почувствовала состояние отца и дала понять, что будет повиноваться любому его решению. Нисан все обдумал и объявил: отныне он никого, кроме монахов дзен и смотрителя Бондзона, не будет принимать в своем доме, пока девушке не исполнится двадцать лет. Законом это даже поощрялось; так что все ненужные посещения закончились.
Жизнь потекла в прежнем спокойствии. Нисан посвятил себя дочери и работе. А время втайне шло своим чередом.
* * *
Прошло почти десять лет. Кагуяхимэ ничем не выказывала желания изменить их спокойную жизнь вдвоем. Нисан не знал, понимала ли она свою исключительную красоту, которую теперь видел и он.
Пришло время истечения срока запрета Нисана на посещение дома. Он стал бояться, что скоро потеряет дочь. Нисан приписывал этот страх уже недалекой старости. Даже когда ему удавалось развеять сомнения, он не мог отогнать предчувствие бурных событий, уже стоящих на пороге.
Все началось с появления посланца принца Годо, который объявил о скором прибытии своего господина в дом Нисана. Беспокойство Нисана смягчало ничуть не изменившееся поведение дочери. И все же он с волнением ожидал посещения принца. А тот, очарованный красотой Кагуяхимэ, назвал ее принцессой. Кагуяхимэ не дала себя провести. На предложение принца стать его женой она согласилась, но с одним условием — если тот в следующее полнолуние скажет ей, сколько на небе звезд.
