В Париже журнал «Revolution» быстро приспособил меня к написанию некрологов. Помню, что я написал по их просьбе некролог Жану Жене, когда он умер в 1986 году, а позднее — некролог Симоне де Бовуар. «Revolution» был интеллектуальным органом PCF — Коммунистической партии Франции. Я сотрудничал с ними с 1980 по 1992 год. Может быть, были и еще некрологи, написанные мною для «Revolution», но я их забыл?.. Возможно. Ясно, что французские коммунисты-интеллектуалы считали меня подходящим типом для написания некрологов. Я уже тогда был очень зол, но, может быть, это было качество, которое и требовалось. Не допустить недостойных через врата вечности — вот чего от меня ожидали. Жана Жене я допустил пройти, к Симоне де Бовуар был суровее.
Нечто подобное я опять совершил в последние месяцы, когда писал по просьбе издательства «Лимбус Пресс» книгу воспоминаний, которой дал название «Некрологи». Связь «Некрологов» с «Книгой мертвых», опубликованной в «Лимбус Пресс» в 2000 году, очевидна. Однако есть и различия. Перечитав «Некрологи», я нахожу, что стал добрее, или безразличнее. С медицинским любопытством, например, я цитирую конспектированные мною аккуратно разговоры с моей выжившей из ума матерью, холодно дистанционно говорю об отце, с чуть большим интересом — о Наталье Медведевой.
Хочу остановить внимание читателя, будущего обязательного мертвого, на особенностях моего таланта, проявившегося и в книге «Некрологи», которую он держит в руках. Если ты уже читал мои книги, мой неизвестный друг или противник, то ты встретишь на страницах «Некрологов» массу знакомых.
Моё творчество оригинально (среди прочих черт) еще и тем, что в моих книгах читатель сплошь и рядом натыкается на лиц, о которых он уже имеет представление, читал о них в других моих книгах. Я сделал мой мир именно таким образом намеренно, так же как Бальзак смоделировал свою «Человеческую комедию». У Бальзака, к примеру, мы находим Растиньяка в разные периоды его жизни: молодым честолюбцем, бросающим вызов Парижу: «Et maintenent, a nous deux!» («А теперь к нам двоим!», то есть «А теперь мы двое, кто кого!») в романе «Отец Горио». А затем — успешным к концу жизни генералом и пэром Франции («Блеск и нищета куртизанок»). Я свою «человеческую комедию» населил во множестве вполне реальными лицами: молодые мои отец и мать присутствуют в первых книгах «Харьковской трилогии»: «У нас была великая эпоха» и «Подросток Савенко». Позднее они предстают в романе «Иностранец в смутное время», пожилыми и уставшими, а в текстах «Некрологов» читатель увидит их умирающими и умершими. Я считаю, что такой ретроспективный показ реальных героев самой жизни демонстрирует и превратность судьбы, и горькую, на самом деле, участь человеков. В таком виде я представляю вам жизнь без подделки. Я демонстрирую вам итоги жизни. А они неутешительны для индивидуальных особей («физических лиц» — говорит неуклюжее государство): словосочетание «плохо кончил», увы, применимо ко всем, кто жил со мной на Земле.
Красавицы вянут и превращаются в уродливых старух, могучие молодцы умирают в дерьме в вонючих постелях, мой отец, увиденный ребенком Эдиком как витязь в сияющих доспехах в книге «У нас была великая эпоха», доживает слабый и жалкий, со сморщенным, как орех, черепом, не имея сил добраться до туалета.
«Хорошо кончившими» приходится признать тех, кто погиб рано и быстро, кто встретил пулю либо осколок, кто не мучился на больничной койке. Придется тебе, читатель, захлопнув книгу, взяться за пересмотр твоей эстетики, если ты не остолоп.
Автор
Шпион, уехавший в холод и там пропавший
Гарик Басмаджян
Он стоит у меня перед глазами как кататоник, застыл навеки в движении за стеклянной дверью его галереи на бульваре Распай. Клетчатая рубашка, начинающаяся лысина. Мелок. Я уже на бульваре, я полуразвернут к нему, он закрывает двери. Рот его открыт — это он мне говорит: «До свиданья!» По обе стороны от дверей — два французских жандарма с автоматами, ибо в те годы — с 1985-го по 1988-й — во Франции активизировалась армянская террористическая организация ASALA, провела серию взрывов… и исчезла. Но только из Франции, потому что уже в те же годы ASALA всплыла в СССР и в Армении. Они как рыбы в мутную воду перебазировались в перестроечный Советский Союз. Как следствие перебазирования несколько русских офицеров были убиты в Ростове-sur-Don (так писал великий Селин: Rostov-sur-Don). И что бы еще они наделали, эти горячие армянские парни, в Москве и российских городах, борясь за независимость, но их внимание отвлек Карабах. Там они нашли свое место. Я полагаю, что ASALA перебазировалась в СССР не без помощи французской разведки. А что, это было мудро с точки зрения французов — чтобы эти парни не взрывали французских граждан на французской земле, им помогли передислоцироваться. Пусть взрывают советских.
При чем тут жандармы, стоящие у входа в галерею Басмаджяна на бульваре Распай весной 1988 года? Французское министерство внутренних дел выставило в те дни охрану к советскому посольству, к консульству, к торгпредству. Но почему к галерее? По-видимому, они рассматривали Басмаджяна как часть советского мира. Он свободно ездил в СССР, возможно, у него даже был советский паспорт. Еще в его галерее собирались эмигранты из СССР. Он всех нас подкармливал. В тот день я приходил к нему за деньгами в долг. Денег он не дал, зато щедро угостил кокаином и коньяком. Поэтому у меня, поворачивающегося к нему и машущего ему рукой, вполне довольный вид.
![Филофиоли [семь рассказов]](/build/oblozhka.dc6e36b8.jpg)
