Галина КАРПЕНКО
КЛЯТВА НА МЕЧАХ
Уже полны лукошки. Дед с внуком притомились — из дому вышли за клюквой с солнышком; время к обеду, а уходить не торопятся. Скоро погаснут последние ясные дни. Начнётся непогода: закружит по лесу северный ветер, в оврагах и на болотах будут ночевать первые заморозки, почернеет ягода А пока — благодать!
— Давай, Василий, передохнём!
Дед присел на пенёк, вытянул больную ногу. Тихо на поляне.
Василий шарит в сухом орешнике. Орехи брали, брали, да разве все оберёшь? Вот оно, целое побуревшее гнёздышко! Вот ещё… ещё.
И вдруг из кустов на поляну выскочил заяц.
Встал столбиком, потом — прыг-прыг, будто его и не было.
— Видал? — сказал дед. — Небось с наших огородов прискакал. Набил себе пузо капустой да задремал, а ты его растревожил, косого!.. Вот порубят кочаны, он тогда зубы на полку. Будет осину грызть. Беспечный зверь, не запасливый!
Дед на зиму укутывает яблони еловыми ветками, и стоят яблони до весны в колючих валенках. Сунется заяц, окорябает нос, а не доберётся до сладкой яблоневой коры. Пусть в лесу ищет себе пропитание. Яблони не про него посажены да выхожены.
* * *
По дороге домой деда с внуком нагнал их новый знакомый Пётр Николаевич Бодров.
Пётр Николаевич заглянул в лукошки, позавидовал:
— А мне всё не удаётся в лес вырваться. Вот приедет моё семейство, может, тогда!..
— Кто да кто прибудет? — спросил дед.
— Жена, сын Алёшка. Сын Алексей приедет! — Бодров остановился, закурил и зашагал с ними рядом.
— Сколько сыну годов?
— Наверное, они ровесники. Тебе сколько? — спросил Пётр Николаевич у Василия.
— Мужик уже, десятый год, — ответил за внука дед.
Василий и сам мог бы ответить, да помешал орех — крепкий попался, никак не разгрызёшь.
Пётр Николаевич разглядывал Василия-младшего — тоже как орешек. Рыжеватый, в плечах широк, глаза задорные.
— Помощник растёт?
— А как же, — ответил дед, — опора!
Тяжёлые грузовики, гружённые брёвнами, спускались караваном к мосту, чтобы переправиться на тот берег.
— Ну, мужик, до встречи! — Бодров пожал руку деду, внуку Василию и поспешил за грузовиками.
А дед с Василием пошли тропкой через луг в свою деревню Федосеньку.
На том берегу — новый посёлок. Там начали строить завод и ставят дома для тех, кто будет на этом заводе работать. Из Федосеньки тоже кое-кто перебирается на новое место.
— Может, и нам перебраться? — спросила деда невестка. — Мне на работу ближе, а Васеньке — в школу.
— Эту избу мой дед ставил. Она ещё сто лет простоит. А в школу бегать — у Васеньки ноги есть, — ответил дед.
В Федосеньке тихо, только сороки стрекочут. А на том берегу бульдозеры роют котлован. По узкоколейке со станции подвозят бетон, плиты, трубы.
Василий со своими дружками бегали смотреть на рабочих в касках, похожих на солдат, на машину, которая тяжело ухала в котловане: похоже было на взрывы боя.
Вскоре котлован обнесли забором, и мальчишкам запрещали подходить к нему.
— Правильно! — сказал дед. — И без того найдёте, где себе шею сломать! Народу, когда тот работает, мешать не следует…
— Разве мы мешали? — обиделся Василий. — Мы глядели, и больше ничего.
А дед своё:
— Глядели!.. Глядели… Один Федот разинул рот, а другой Федот сани ладил. Сладил сани, коня запряг да поехал. А тот Федот всё разинувши рот стоит, пока к нему в рот воробей не залетит…
— Это про что?
— Про что? Мне мой дед присказку такую внушал, когда топором тесать учил.
Дед тоже ходил в посёлок: помогал ставить дома.
— Федосеньские, они — плотники, пильщики да резчики. Они не только Вологду, Петербург строили, — рассказывал дед. — Про это даже в истории написано.
Сам Василий Андреевич мастер не только сруб поставить и крышу над ним поднять. Он ещё украсит свою работу. Стоит готовый дом, поблёскивает окошками, на крыше — конёк, на окошках резные ставни, наличники.
Красота, загляденье!
А Василий Андреевич говорит:
— Поглядели бы, как мой дед резал узоры. Я его превзойти не смогу.
— Сможешь! Сможешь! У тебя тоже красиво получается! — хвалит Василий деда.
— Нет, не та песня!
Когда дед вырезает узор, то подолгу глядит на ветхие ставни, на потемневшие от времени деревянные кружева.
Василий носит деду в посёлок обед. Конечно, дед мог бы ходить в рабочую столовую, но когда он ест домашнее, то приговаривает: «Так-то оно лучше». Пока дед обедает, Василий заглядывает на соседний участок, где живёт Наталья Чиликина.
Наталья — тоже приезжая, но она прошлую зиму уже ходила в школу.
Василий помнит, как она появилась: сапожки красные, лента васильковая, свитер в клеточку, в крапинку.
Чиликина внесла смятение… И говорила она как-то нараспев, громко, чтобы все слышали: «У нас в городе…», «У нас в городе…»
— Расскажи нам про город, где ты жила, — попросил её учитель Иван Мелентьевич.
— Город… — начала она, — он большой, город.
И ничего больше про родной город не рассказала.
— Зачем хвастала? — попрекнул её Василий.
Чиликина не смутилась.
— Небось сам ни разу в городе не бывал, — сказала она. — Подумаешь, федосеньский!..
Чиликина будто сторожит Василия.
— Пришёл! — кричит она. — Я тебя ещё на мосту увидала: топ-топ-топ, идёт с кастрюлечкой!
![Девять возвращений [Повести и рассказы]](/storage/book-covers/ed/ed7af831d7446cc273c19395f0b07a748a40724c.jpg)
