Финнан, аббат Мовилльский, направился на юго-восток в великой поспешности. Из Донегала до него дошли вести, что в его родном краю кто-то еще поклонялся богам, не снискавшим его одобрения — а с богами, не снискавшими их одобрения, даже святые люди обходятся очень круто.
Ему поведали о могущественном муже, не почитавшем ни святых, ни воскресений.
— Могущественный муж! — вскричал Финнан.
— Именно так, — ответили ему.
— Что ж, мы испытаем его могущество, — сказал Финнан.
— Говорят, он мудр и вынослив, — поведали ему.
— Мы испытаем и мудрость, и выносливость.
— Но поговаривают, что он колдун…
— Я ему поколдую! — гневно произнес Финнан. — Скажите мне, где живет сей человек?
И узнав, где его следует искать, он немедля отправился в путь.
Через некоторое время Финнан прибыл к обители могущественного мужа, который почитал древний обычай, и испросил позволения предстать перед ним, дабы проповедовать нового Бога, доказать Его истинность и изгнать в страхе перед Ним не только всех старых богов, но и само воспоминание о них; ибо к состарившимся богам Время столь же немилосердно, как и к просящему подаяние старику.
Но двери перед Финнаном остались закрыты.
Древний муж накрепко запер ворота, захлопнул ставни и в угрюмом негодовании продолжал следовать обычаю, который почитал вот уже десять тысяч лет.
И он затворил свой слух от Финнана, взывавшего к нему у порога, — и от Времени, стучавшего в его дверь.
Но из этих двоих лишь первый вселял в него тревогу.
Финнан, предвестник неведомого, вселял в него ужас; перед Временем же он не испытывал страха. Ибо Время было ему названным братом; его серп не имел над ним власти — он увиливал от него; и Время смеялось при встрече лишь с одним человеком — Туаном, сыном Кариля, чьим отцом был Мюредак Красная Шея.
Но Финнан не мог смириться с тем, что кто-то отверг и Благую Весть, и его; и дабы открыть себе путь в обитель, он прибегнул к мирному, но весьма действенному средству. Он объявил, что будет поститься до тех пор, пока ему не будет позволено войти в дом; ибо сердце любого гостеприимного хозяина дрогнет при мысли, что усталый путник погибает у его порога от холода и голода. Однако, хозяин дома решил не сдаваться без борьбы: он подумал, что Финнан, проголодавшись достаточно сильно, снимет осаду и направит свои стопы туда, где найдет еду.
Но он не знал Финнана.
Великий аббат сел на землю прямо у порога, и приготовился принять любой исход, который повлечет за собой его вызов. Он вперил свой взор в пространство и погрузился в оцепенение, из которого его могла вызволить либо открытая дверь, либо смерть.
Первый день прошел тихо.
Время от времени хозяин отправлял одного из слуг, дабы тот подглядел незаметно, не убрался ли восвояси этот хулитель древних богов; но каждый раз слуга возвращался с вестью, что он все еще сидит у двери.
«Но уж наутро-то его не будет», — с надеждой говорил хозяин.
Но и утром осада продолжалась, и весь день слуги наблюдали за Финнаном сквозь замочную скважину.
«Ступайте», — говорил хозяин, — и убедитесь, что почитатель новых богов уже убрался восвояси». Но слуги возвращались и сообщали ему то же, что и прежде.
«Новый друид все еще сидит», — говорили они.
Весь день никто не смел покинуть обитель. И вынужденное затворничество сказывалось на настроении слуг; прекращение же всякой работы оставляло массу времени для перешептываний, споров и пересудов. Отвлекаясь от оных, слуги приникали к замочной скважине и снова видели недвижимую фигуру аббата, терпеливо сидящего у порога, погруженного в свои мысли — казалось, они были где-то вне времени и пространства. Его вид вселял в них ужас, и не одна слабонервная женщина пыталась заголосить, покуда дружественная рука зажимала ей рот, дабы слух хозяина не был потревожен.
«У него хватает забот и без нас, — говорили ей. — Тут состязаются боги».
То женщины — но и мужчинам было не по себе. Они ходили по дому взад и вперед, от замочной скважины до кухни, и от кухни до сторожевой башни, и выбираясь на крышу, они смотрели на застывшую фигуру внизу и размышляли о выносливости того человека, о характере их хозяина, и даже о том, что новые боги, быть может, окажутся сильнее старых. После этих наблюдений и рассуждений они чувствовали, что их оставляют и силы, и присутствие духа.
— А что если метнуть в него копье, — предложил кто-то из самых беспокойных, — или просто острый камень?
— Что?! — вскричал в гневе хозяин. — Метнуть копье в безоружного странника? Из МОЕГО дома?..
И он вздул как следует ретивого слугу.
— Успокойтесь все вы, — добавил он. — У голода есть кнут, и он прогонит незнакомца сегодня же ночью.
После чего домочадцы удалились; многие даже смогли забыться тревожным сном — но хозяин дома так и не сомкнул глаз. Он бродил по пустынным залам, не раз подходя к замочной скважине, чтобы вновь увидеть эту недвижимую тень в ночи, и его снова терзали сомнения и страхи, так что даже любимый пес, ласково тыкавший носом в ладонь, не мог его утешить.
Наутро он сдался.
Огромные ворота отворились, и двое слуг внесли в дом Финнана — ибо сам он от истощения не мог ни ходить, ни стоять. Но тело его было под стать обитавшему в нем несгибаемому духу, и вскоре он был готов ко всему, что могли повлечь за собой диспут или анафема. Будучи вновь полон сил, он также переполнился решимостью обратить в свою веру хозяина дома, и о небывалом поединке двух умов еще долго вспоминали все любители учености.
