Интеллектуальный климат эпохи… Это выражение, успевшее стать почти научным термином, метафорически описывает всю совокупность интеллектуальной деятельности того или иного народа, той или иной культуры в определенный период времени. В истории европейской цивилизации можно выделить несколько интеллектуальных эпох, каждая из которых характеризовалась собственным климатом. Пожалуй, первой такой эпохой была эпоха античности, от Сократа до Аристотеля; затем наступила эпоха эллинизма, которая сменилась эпохой морали; причем переход от эллинизма к морализму происходил в рамках смены цивилизационной парадигмы — парадигма античная уступала в Европе место парадигме христианской. Все последующие смены эпох в европейском контексте осуществлялись уже внутри христианской парадигмы, что не могло не оказывать влияния на интеллектуальную деятельность европейцев. Христианский континуум формировал «мыслительное пространство» Европы на протяжении двух тысячелетий; при этом с момента своего возникновения он не допускал ни малейших проявлений инакомыслия и сурово карал тех, кто все же осмеливался это инакомыслие демонстрировать. Таких инакомыслящих именовали еретиками.
Первыми еретиками в религиозном значении этого слова были гностики, принадлежавшие еще, впрочем, в значительной мере не к христианской, а к античной парадигме. Гностикам «наследовала» секта ариан — сторонников учения пресвитера Ария, утверждавшего, что Сын Божий не равен Отцу. «Арий и его последователи считали, что Сын рожден Отцом, но а) не существовал до рождения (то есть не вечен); б) не безначален; в) не равен Отцу и г) не единосущен Отцу, те. имеет иную сущность (природу) и, следовательно, не вполне является Богом. Практически это вело к тому, что ариане считали Сына сотворенным»[1]. Были и другие еретические учения, возникали и другие секты — к примеру, павликиане и богомилы, но массовость еретическое движение в Европе приобрело лишь в X–XI вв. нашей эры, с распространением вероучения катаров и «наследовавших» катарам альбигойцев. С течением времени еретическое движение приобрело такой размах, что Папский престол объявил о крестовых походах против альбигойцев (знаменитые Альбигойские войны).
Известный отечественный ученый Н. А. Осокин писал: «Вскоре после того как миновал 1000-й год от Рождества Христова, год ожидаемого многими конца света, по Европе прокатилась волна увлечений странными верованиями. Их общий источник лежал на Востоке, в отрогах Закавказья, где за несколько веков до этого существовало настоящее княжество еретиков-павликиан, сохранивших здесь, в укрытии от множества исторических бурь, представления тех поколений людей, что были свидетелями возникновения христианства, представления, которые теперь совсем не казались христианскими. Павликиане верили в то, что мир создан при участии злого бога, что Христос лишь принял облик человека, нисходя в юдоль страданий; они требовали от церкви принципиальной отделенности от государства, они не принимали православную обрядность и авторитет как восточных, так и западных пап-патриархов. Понятия прошлого и будущего были для них абстракцией, ибо все, ради чего жил человек, происходило сейчас и здесь. Они не искали полутонов, пастельных оттенков; их мир был расцвечен всего лишь двумя красками — даже не красками, а крайними полярностями бытия, — белой и черной.
Когда византийские императоры одолели-таки странных еретиков, часть пленных павликиан поселили во Фракии, где те смешались со славянскими племенами, а затем оказались в сфере влияния Болгарского царства.
Именно там, в Болгарии, и сложилось учение богомилов — первый вал бури, впоследствии обрушившейся на христианскую Европу. Патарены Италии, альбигойцы юга Франции почитали богомилов как старших и мудрых братьев, хранящих нить некоей, уже неизвестной нам традиции.
Однако самой знаменитой ветвью этой традиции стали-таки альбигойцы — и из-за связи своей истории с возникновением инквизиции, доминиканского и францисканского орденов, и из-за героической, чисто рыцарско-средневековой борьбы, на которую оказались подвигнуты местные виконты, бароны, графы и даже три короля — французский, арагонский и английский. Альбигойские войны не являются историей сугубо религиозных противоречий, они вплетены в общую историю культуры того времени, они прямо связаны с процессом складывания французской нации и французского государства»[2].
Интеллектуальный климат Европы VII–IX вв. формировало противостояние христианства исламу, проникавшему в христианский мир через свои мавританские оплоты на Иберийском полуострове. Отражением этого противостояния является, в частности, «Песнь о Роланде» — героический эпос франков, повествующий о подвиге вассала короля Карла, остановившего сарацин в Ронсевалльском ущелье. В испанской традиции эти времена мифологизированы в образах героев Реконкисты — постепенного отвоевывания у мавров захваченных теми испанских (христианских) земель. С победой над врагом внешним христианство сосредоточилось на подавлении врагов внутренних, угрожавших «еретической скверной» самой сути христианского вероучения. Для борьбы с еретиками организовывались крестовые походы, прежде объявлявшиеся исключительно против «неверных», то есть мусульман, и была создана специальная организация — святая инквизиция. Как писал Генри Чарльз Ли, «существованию католической церкви угрожала страшная опасность, несмотря на то, что события последних ста пятидесяти лет сделали ее владычицей всего христианского мира. В истории нет другого примера более полного торжества разума над грубой силой. В эпоху смут и кровавых битв гордые воины должны были склониться перед служителями алтаря, которые не располагали никакой материальной силой и все могущество которых основывалось на внутреннем сознании верующих. Церковь представляла абсолютную монархию. Спасение всякого верующего зависело от его повиновения церкви, от его готовности поднять оружие на ее защиту; и это верование в эпоху, когда вера руководила всеми поступками людей, породило духовный деспотизм, подчинивший все воле тех, в чьих руках он находился»