Было десять часов вечера. Через два часа наступит Новый год. Подпоручик Синелев оглядывал пустой вагон второго класса, и брала его досада, что поезд опоздал на полчаса, и он еле-еле поспеет приехать ко встрече Нового года. Его ждёт старуха мать, с которой он полгода не видался, ждёт его ещё та, которую мать давно считает его невестой, и на которой он давно женился бы с восторгом, если бы не бедность… Нужно было внести реверс несколько тысяч, – а их не было… А потом страх за положение в обществе, – за то, что он не в силах будет жить в полку женатый, по семейному, прилично, чтобы нужда не бросалась в глаза.
О, бедность, проклятая бедность!
Он прислушивался к мягкому громыханию поезда и смотрел в окно, как чёрную тьму прорезали огненные нити, – искры от паровоза.
«Как трудно самому бороться с жизнью, когда не поддерживает судьба, – думал Синелев, – вот он в полку на самом лучшем счету, – безукоризненный офицер, – хороший товарищ, – безусловно порядочный человек. Но что же есть у него?.. Потёртый мундир, который вечно заставляет ломать голову как его вычистить, как переменить погоны, чтоб не казался мундир старым, и долги, – уже довольно много долгов. А чем их платить?..
Он мог жениться, выгодно жениться… Но он не был подлецом и не переставал любить ту девушку, круглую сироту, которая, окончив институт, живёт около его матери, и которую он любит с первой встречи, когда он только что кончил гимназию и ещё раздумывал, куда ему идти, – в университет или в военное училище.
Она, любимая девушка, уговаривала его идти в университет, – но он не послушал. Как он теперь жалеет об этом… Та дорога, которую он выбрал, слишком трудна для бедняков»…
Милая белокурая головка с ясными глазами вспоминается Синелеву… Какая чудная и вместе странная девушка… Энергичная… С нею поговорить, так выходит, что всё на свете превосходно, чудно устроено, и что мы только не хотим видеть, в чём наше благополучие… Какие смешные проекты она советует иногда: «Вы, – говорит, – способный, вы всему научиться можете… Научитесь шить сапоги, самые лучшие сапоги… Ваши товарищи все станут вам заказывать, а платят они дорого всегда… Вы даже можете с них дешевле брать, чем другие мастера… И в свободное время работайте… Времени свободного, ведь, много у вас?.. Не правда ли, ведь лучше же посвящать свободное время работе, чем бильярду, как это принято у вас?»
Потом она говорила, краснея: «Вот и могли бы мы жить, не нуждаясь… Я тоже работала бы… Я, ведь, всё умею… Хотя нас мало чему в институте учили, но я сама догадалась, что труд – это не что-то низменное, а, напротив, труд возвышает человека над всем… И разве труд мешает читать, думать, говорить с умными людьми, разве труд мешает любить?..» Синелев помнит почти слово в слово её милые, такие наивные речи…
Как она прелестна, когда говорит свои смешные проекты… Вот потеха!.. Что если бы вправду… потерпели бы офицеры в полку такого товарища?.. Конечно, они на перебой один перед другим стали бы заказывать ему сапоги, чтобы сказать: «А вот. когда Синелев снимал мерку с моей ноги, я нечаянно ткнул ему ногой в морду!..» Кто бы ему подал руку? Или на балу: какая дама пошла бы с ним в мазурке? Он был бы ходячим анекдотом… На него бы все пальцем показывали…
– Ого, – сказал себе Синелев, – однако я, кажется, чуть не всерьёз обсуждаю иногда эти курьёзные советы… Не до курьёзов, когда жизнь гладит против шерсти… Другим вот везёт… У Брыкина дядя богатый умер… Теперь он весь полк шампанским поит… Рысаков каких завёл!.. И уже никто не зовёт Брыкина Пустозвонским… Все в нём заискивают, у него занимают… И, ведь, достаётся же этакая прорва денег такому дураку… Всё равно их спустит. А если бы ему, Синелеву, досталось… Хотя бы тысяч десять. Он заплатил бы долги, и как бы счастливо устроили они своё гнёздышко… Но неоткуда ждать наследства, неоткуда ждать поддержки… тяжёлым гнётом начинает казаться и молодая жизнь… На сердце скверно… Злоба какая-то нахлынула… И тоска… И уже хочется, чтобы не так скоро приехать туда, где заглянут в сумрачную душу светлые, чистые глаза…
Поезд стал замедлять ход и остановился у маленькой станции, Минуты через три опять поезд тронулся, и в вагон вошёл человек с седоватой бородкой и в картузе, с большой кожаной сумкой через плечо. Он с тревогой осмотрел пустой вагон и успокоился, увидев офицера, единственного пассажира.
Подсев поближе, человек с сумкой сказал:
– Жуть берёт, ваше благородие, нашему брату, артельщику, под большие праздники ездить, или, как вот теперь, под Новый год… Пассажиров почти никого, как раз лихой человек тем случаем попользуется, да вздумает прикончить… Денег-то много набираем по станциям…
– А бывают лихие случаи?.. – заинтересовался Синелев.
– Бывают, как не бывать? Всё из-за денег, самый проклятый металл…
Артельщик вынул из кармана несколько рублей и какие-то документы, которые он не успел на станции положить на место и открыл сумку. Пока он клал в одно отделение документы, а в другое деньги, Синелев увидел пачки сотенных бумажек, свёртки серебра и золота.
– И по много вам собирать приходится?
![Одолжите тенора! [=Звездный час]](/storage/book-covers/e1/e14b4b59f5966d1375152cb00fb5168b4c8d8c88.jpg)
