Это была самая холодная зима за последние сорок пять лет. Деревушки в Англии оказались прямо-таки завалены снегом. Замерзла Темза. Как-то в январе поезд Глазго – Лондон прибыл в Юстон, опоздав на сутки. Снег и светомаскировка сделали опасным движение на дорогах, количество дорожных происшествий увеличилось вдвое, и люди шутили, что опаснее ночью вести «Остин-7»[1] по Пикадилли, чем прорываться на танке через линию Зигфрида.
Затем наступила весна, и она была прекрасна. Аэростаты заграждения величественно плавали в ярко-синем небе, на улицах Лондона солдаты в увольнении флиртовали с девушками в легких платьях.
Город не слишком походил на столицу государства, которое воюет. Конечно, следы войны были, и Генри Фабер, ехавший на велосипеде от вокзала Ватерлоо к Хайгейт, видел груды мешков с песком вокруг важных объектов, убежища Андерсона в пригородных садах, плакаты гражданской обороны по эвакуации и воздушной тревоге. Фабер был гораздо наблюдательнее, чем обычный служащий железной дороги. Он видел много детей в парках и понимал, что с эвакуацией ничего не вышло, на дороге замечал изрядное количество машин, несмотря на ограничение продажи бензина, и читал объявления о выпуске новых моделей. Он отметил, что рабочие идут в ночные смены на фабрики, где еще несколько месяцев назад едва хватало работы днем. И наконец, ему было известно о передвижении английских войск по железной дороге – вся документация проходила через его контору. Из этих документов можно было узнать многое. Например, сегодня он проштамповал кипу бланков, которые навели его на мысль о формировании нового экспедиционного корпуса. Он был совершенно уверен, что в итоге там будет около 100 тысяч человек и войска отправят в Финляндию.
Следы войны, несомненно, были, но чем-то все это напоминало фарс. В радиопостановках высмеивался бюрократизм распоряжений военного времени, в бомбоубежищах пели, а модно одетые женщины носили противогазы в сумках, придуманных дамскими модельерами. Говорили о «Скучной войне». Она была длиннее, чем жизнь, и банальна, как кинофильм. Все воздушные тревоги были ложными.
Фабер смотрел на эту войну иначе и видел в ней совсем иное.
Он выехал на Арчуэй-роуд и, чтобы преодолеть подъем, слегка наклонился вперед; его длинные ноги трудились без устали, подобно поршням локомотива. Для своих тридцати девяти лет он был в отличной форме, хотя и скрывал свой возраст; впрочем, он вообще скрывал многое…
Здание, где жил Фабер, было одним из самых высоких в Лондоне, поэтому он там и поселился – кирпичное сооружение, типичное для викторианской Англии, в торце располагались шесть одинаковых пристроек. Они были высокие, узкие и темные, как души тех, для кого их построили. В каждой три этажа, подвал да отдельный вход для прислуги – средний класс Англии девятнадцатого века всегда предпочитал такой отдельный вход, даже если прислуги не было. Сам Фабер с презрением относился к капризам англичан.
Владельцем дома № 6 в свое время был мистер Харольд Гарден, которому принадлежала «Гарден'с ти энд коффи» – маленькая компания, разорившаяся в годы депрессии. Жившему по принципу: «неплатежеспособность – страшный грех» банкроту мистеру Гардену не оставалось ничего другого, кроме как умереть. Дом – это все, что он завещал жене, которая затем была вынуждена сдавать комнаты. Ей очень нравилось быть хозяйкой, хотя по своему положению она должна была делать вид, что слегка смущена ролью, которую приходится играть.
![Будни контрразведчика [иллюстрации]](/storage/book-covers/c2/c2a004fe8bf379ad9e00381bb3966b9dd3601c4c.jpg)
