1. Монолог первый. Ирина Ларичева, астрогеолог
Кто-то, не мудрствуя лукаво, окрестил это место в незапамятные времена Долиной Зеленых Холмов. Правда, мудрствовать и не стоило, подумала я. Долина есть? Есть. Холмы зеленые? Зеленые. Вот и все.
Мы спустились к реке по свободному от деревьев южному склону. Река была широкая и спокойная, за рекой и простиралась Долина Зеленых Холмов. Желтые песчаные берега — мечта купальщика. Бирюзовое небо, в зените — молочно-белый серпик Павлина.
— Когда-то здесь жили, — сказал Лант. — Очень давно. Потом их прогнали на север, к водопадам.
— Ваши? — спросила я осторожно.
— Нет. Нас здесь тогда не было.
— А кто?
— Черные Перья. Мы прогнали их самих на север, уже потом. Ты хочешь идти в воду?
— Ага. У нас еще есть время, мы успеем. Лант спутал ноги купам и растянулся на песке.
Топор и дротики он аккуратно разложил рядом — внезапного нападения он не боялся, просто такие у них были обычаи, даже он, побывавший на Земле и видевший в сто раз больше своих земляков, не мог иначе. Я, кстати, тоже постоянно таскаю на поясе кобуру. Согласно параграфам. Так что в этом вопросе особых различий меж нами нет.
Вода была чудесная. Хотелось понырять за раковинами, но не стоило беспокоить Ланта. Он до сих пор не научился плавать, и к моему купанию всегда относится неодобрительно, а уж когда я ныряю… По их давним поверьям, в воде живет какой-то особенно мерзкий и злокозненный злой дух. Как установили наши, скорее всего, поверье это — отголосок воспоминаний о тех временах, когда их предки жили на океанском побережье и немало натерпелись от зеро-завров, действительно мерзких и опасных земноводных ящеров. Я рассказала это Ланту. Он, разумеется, ответил: «Люди верят старикам». И все.
Я вышла из воды. Лант лежал в той же позе и смотрел на меня, но теперь это меня смущало гораздо меньше, чем первые недели, я давно уже доказала себе, что, во-первых, повседневный наряд их женщин немногим роскошнее моего купальника, во-вторых, мои представления о первобытных людях как об в высшей степени необузданных, абсолютно не умеющих управлять своими эмоциями субъектах происходили из плохого знания палеопсихологии и чрезмерного увлечения в детстве третьесортными историческими романами. Без умения управлять своими эмоциями первобытный человек просто не выжил бы… Их жизнь регламентируется множеством правил, объединенных в некий кодекс, временами удивительно благородный. Никто в здравом уме не станет применять силу к женщине из дружественного племени. А мы считаемся как раз «дружественным племенем», мы включены в кодекс…
Я натянула брюки, рубашку, плюхнулась рядом с ним и предложила:
— Давай поговорим?
— Давай, — согласился он.
Когда мы говорим «говорить», то имеем в виду что-то вроде «дискутировать», «спорить». Он неплохо владеет русским, но те слова, которые ему не нравятся, так как кажутся бессмысленными или лишними, упорно заменяет теми, что нравятся больше.
— В прошлый раз мы говорили про войну.
— Ага, — сказала я. — Про войну. Ты много раз ходил воевать?
— Шесть раз. Тебе не нравится?
— Ну, я понимаю — надо… — сказала я осторожно. — А девушки… Тебе случалось?
— Каждый раз.
— Но это…
— Ты как ребенок, — жестко усмехнулся он. — Своих девушек обижать нельзя. Это плохо. За это убивают. А вот когда идет война, чужих девушек убивать нужно. На войну идут, чтобы жечь чужие дома, брать чужих женщин и чужие вещи — иначе зачем война? Или ты хочешь сказать, что твои предки делали по-другому?
— Ох, это было так давно… — сказала я.
— Но оттого они же не перестали быть твоими предками? Я смотрел ваши фильмы, все было точно так же — огонь и кровь. Ты хотела бы жить тогда?
Я поежилась:
— Нет уж, благодарю покорно…
— Я хотел бы, чтобы ты жила тогда.
— Да?
— Да. Я не стал бы тебя обижать. Я увел бы тебя с собой.
— Ну знаешь! Не вижу разницы.
— Почему? Я сделал бы тебя своей женой.
— А я не хочу, чтобы меня делали женой. Стать женой — это другое дело.
— Сколько слов вы напридумывали…
Так случается довольно часто — кодекс кодексом, но не понимаем мы друг друга, хоть ты плачь. По его меркам — благородство, по моим — хамство. Но если благороден, то какая разница — благороден на свой лад или нет? Или благородство весьма растяжимое понятие? Логические рассуждения заводят в такие дебри…
— Давай о чем-нибудь другом, а?
— Я хочу кончить об этом. Почему вы всегда хотите жить сложно?
— Потому что жизнь — сложная.
— На Земле. Но ты ведь здесь. Не боишься?
— Нет, — храбро солгала я.
— Врешь.
— Ну и вру.
— Вот видишь. Ты женщина, а женщины обязаны повиноваться.
— Черта с два. Смотря где.
— Везде.
Мне не понравилось, как сузились его глаза. Я сказала:
— Нам пора ехать.
— У тебя дрожит голос.
— Пусти! Бесполезно. Все равно, что пытаться одолеть робота. Я рванулась изо всех сил, чувствуя, что вот-вот разревусь от бессильной злости. Неожиданно он отпустил меня, встал и отвернулся. Плохо веря, что все обошлось, я тоже встала. Осторожно тронула его за плечо:
— Лант…
— Ну что? — наверное, впервые за все время нашего знакомства он потерял обычную свою индейскую невозмутимость. — Ты на меня злишься? Я плохой? Но что делать, если я не могу без тебя? Что?
