Борис Николаевич Пшеничный
И ЕЩЕ КТО-ТО...
Они называли себя экспедицией. Вот уже две недели они лазали по склонам ущелья, поиски ничего не давали, и вечером, задернув полог палатки, Андрей Карнаухов сказал: "Пора свертывать экспедицию".
А утром он же первым увидел след. "Парни, сюда!" - севшим от волнения голосом позвал он, и четверо, дремавших в палатке, рванулись наружу. Еще ничего не видя, ничего не соображая, они интуитивно почувствовали: наконец-то!
След был совсем свежий. На влажном песке, затянутом илом, четко просматривался отпечаток пятипалой стопы. Огромный для человека, чрезмерно расширяющийся к пальцам, и все же это был, без сомнения, человечий след.
Потом, когда будет получен гипсовый слепок, Егор скажет: "Эта нога никогда не знала обуви", и еще много чего будет сказано. Но сейчас, сгрудившись на берегу бурлящей речушки, они боялись дышать и говорить, словно перед ними была не вмятина в песке, а настороженная бабочка, готовая в любую минуту вспорхнуть и улететь.
- Это он! - прошептал Василий.
Глаза с надеждой обшаривали берег - должны же быть еще следы! Но до обидного крохотной полоски песка хватало только на один шаг, а дальше сплошной камень. В метрах трех по направлению стопы, на пыльном валуне, удалось обнаружить отметину - здесь тоже явно кто-то ступал. Только это могли наследить и они сами. За две недели вокруг стоянки все топтаноперетоптано.
Реальностью, заслуживающей внимания, был только след на песке, но зато уж такой реальностью, ради которой стоило загонять себя в эти каменные дебри. Из прошлых экспедиций они уже привозили кое-что: фотоснимки предполагаемого лежбища; ровно обструганную палку - зверь не мог ее так обглодать. Сенсацией стал пучок волос, которые, по заключению криминалистов, не могли принадлежать ни одному известному науке животному. В основном же разживались россказнями горцев, которые сами не видели, но слышали от других, что где-то в этих местах встречается существо, очень похожее на человека, только более крупноеи сплошь поросшее волосами. Находили и следы на земле, однако слабые, нечеткие, не докажешь, что они не медвежьи. И вот теперь...
- Это он, он! - твердил Василий.
Полдня они провозились со следом, фотографируя, обмеряя, обрабатывая, сняли несколько слепков. Обедать не стали, схватили по сухарю да куску колбасы и разбежались по ущелью. Если он обитает здесь, тоне привидение же! - должен иметь жилье, какую-нибудь стоянку. Только бы засечь, где он обосновался, а уж тогда им хватит терпения выследить.
Карнаухов очнулся от острой боли в спине. Поерзав, он сполз с острия камня, почувствовал облегчение. Видимо, он недолго находился в беспамятстве: еще шуршала, струясь, щебенка и не успела осесть пыль, поднятая камнепадом.
Андрей все помнил: как карабкался по сыпучему склону сая, как угрожающе ухнули камни над головой и как он, стремясь проскочить ожившую осыпь, нерасчетливо рванулся вперед, не удержался, вместе с каменным потоком пополз вниз. Потом боль, боль. И сейчас боль.
Все-таки ему крупно повезло. Он успел проскочить стержень осыпи, оступился уже на периферии. И тащило его не так уж долго, иначе бы не искал, где и что болит. Ныла спина - не страшно, ободран бок - заживет, кровило лицо - и это пустяк. Что вот с ногой? Боли не чувствовал, но попытался подняться - и снова завалился навзничь. Нога уходила под каменную глыбу. В общем-то с ногой тоже вроде бы ничего страшного, он мог свободно шевелить пальцами и даже слегка повернул колено, подтянул штанину. Еще бы чуточку приподнять камень...
Идиот, обругал он себя, договорились же по-одному не ходить. Правило было железное: один в лагере, остальные в походе и только попарно. Но сейчас, ошалевшие от подвалившего счастья, они бесшабашно ринулись в разные стороны, чтобы расширить зону поиска.
Ничего, где наша не пропадала, что-нибудь придумаем... Он подтянул свободную ногу, нашел локтем опору, напрягся - удалось сесть. Глыба не такая уж неподъемная. Жаль, нет палки для рычага, - разом спихнул бы.
Упираясь одной рукой в землю, Андрей дотянулся другой до камня, толкнул от себя. Тот слегка качнулся и - ужас! осел... Спокойно, без паники... Итак, рыпаться бесполезно. Еще одно движение, и нога будет раздавлена. Впрочем, рано или поздно это произойдет - камень оседал от собственной тяжести.
Откинувшись на спину, Карнаухов отстранение, словно это касалось не его, а кого-то другого, обдумывал ситуацию. С каменным капканом все ясно, с ним он сам не сладит. Но и помощи ждать не от кого. Хватятся его только вечером, ночью искать не будут, бессмысленно, а до утра он вряд ли протянет. Кричать, звать - это пожалуйста, сколько угодно, только все равно никто не услышит: шум бесноватой речушки оглушал все ущелье. Полная, выходит, безнадега.
И когда он все это продумал, просчитал, не найдя какого-либо просвета, Андреи и тогда не испытал страха. Привыкший к риску, а рисковал часто и по-глупому, без необходимости, он воспринимал случившееся с равнодушием фаталиста: что ж, на этот раз не повезло, значит, так и надо. Одного боялся - боли. Не той, что сейчас неприкаянной блуждала по телу, словно раздумывая, где бы обосноваться, а нестерпимой боли, пожирающей мозг, когда темнеет в глазах и перестаешь быть собой.