Город-государство Годрум. 1278 год от Сотворения мира.
В Годруме, городе-государстве, зацепившемся за мыс Ветров — самую западную оконечность материка, был праздник. Середина лета — самое время, чтобы в очередной раз почтить Богов-покровителей — так было официально объявлено. Неделю назад один из пиратских адмиралов — владелец двух десятков хищных остроносых кораблей, вернулся из крупного похода с громкой победой и богатой добычей и решил отблагодарить Богов-покровителей — так было на самом деле. Хотя была ли разница? Для граждан полиса, гордо именующих себя воинами и готовых прозвище «пират» вбить в глотку любому, кто осмелится его произнести, — уж точно никакой.
Пиратский адмирал объявил праздник, и горожане охотно поддержали его идею. А почему не поддержать, если он за все платит? Главным событием этого праздника, как и любого праздника в Годруме, должны были стать гладиаторские бои. Местный цирк по праву считался самым огромным на юге материка, а устраиваемые в нем представления — самыми кровавыми. Гордость горожан. Пиратский адмирал пообещал, что сегодня на его арене на радость зрителям умрут не меньше двух сотен рабов. Славу нужно поддерживать.
Сегодня с самого раннего утра по дороге, ведущей с одного холма на другой, от городских стен к массивному зданию цирка, тянулись люди — добраться, пока солнце не взошло слишком высоко, а в воздухе не повисла удушливая взвесь пыли, да и места получше занять. Конечно, для богатых и знатных горожан отведены специальные трибуны, но и простой народ не хочет пропустить ничего из сегодняшнего зрелища.
Трибуны цирка постепенно заполнялись народом. Сами трибуны представляли собой простые ступени из белого камня, поднимавшиеся одна над другой, на которых и рассаживались зрители, кто положив специально принесенную подушку, а кто — и просто так. В двух местах роскошными мягкими креслами и тентами, бросавшими на них тень, выделялись ложи знатных годрумцев — места, с которых открывался самый лучший вид. Пиратский адмирал обещал, что сегодня на арену выйдут не только простые рабы — обыкновенное мясо, способное лишь на жалкую смерть, но и известные бойцы, прославившие цирк — достойное зрелище на самый изысканный вкус! И трибуны заполнялись народом. Над огромным сверкающим на солнце белокаменным сооружением уже начинал подниматься гул голосов.
На трибунах собирались и начинали шуметь зрители, но глубоко под ними, в служебных помещениях цирка, там, где ждали установленного срока рабы, было тихо. Словно ничего и не происходило снаружи. Во всяком случае, так было в ее комнате. Невиданная роскошь для раба-гладиатора годрумского цирка — отдельная комната, в которой он живет. Она такую получила почти сразу, еще три года назад, и сейчас могла спокойно наслаждаться тишиной. Словно сегодняшним утром ей и не придется вовсе выходить на арену.
А вода остыла.
Это снаружи цирка уже можно было задохнуться от летней жары, а в глубоких катакомбах, уходивших чуть ли не под землю, всегда было прохладно. То есть достаточно комфортно, чтобы начать утро с принятия горячей ванны, но недостаточно, чтобы продолжать сидеть в воде, когда та уже совсем остыла. Зан подняла, что дальше нежиться не получится и открыла глаза. В них не было ни капли сонной мути и даже обычной ленивой расслабленности не было: нет, она точно знала, что ей сегодня сражаться. Зан легко поднялась и вылезла из деревянной бадьи, в которой сидела. На каменный пол с ее тела стремительно побежали струйки воды. Она взяла со стула специально приготовленное чистое полотно и, развернув, принялась вытираться. Сначала убрала капли с лица и шеи, промокнула руки и грудь, потом, легко нагнувшись, снизу вверх провела по ногам. И брезгливо, словно кошка, переступила по полу туда, где еще было сухо. Она, первые десять лет своей жизни проведшая в деревянной избе, хорошо относиться к каменным полам так и не научилась.
Дверь за спиной Зан отворилась, и в комнату бесшумными дрессированными тенями скользнули два мужчины-раба. Она не обернулась к ним, продолжая вытираться, словно и вовсе не обратила на них внимания, и они, тоже ни о чем не спрашивая ее, подняли бадью с водой и вынесли из комнаты, прикрыв за собой дверь. Эти рослые рабы появлялись так каждый день: сначала принести воду для купания, потом забрать. Зан не звала их: они успели хорошо выучить, сколько же времени требуется их… Нет, не госпоже. И не хозяйке: рабыня не может ею быть. Той, кому они прислуживали. В догатской школе ее учили, что только рабыням — любимицам своих хозяев и только в самых богатых домах салевской* [*Салева — царство, северо-восточный сосед Годрума. Столица Салевы — Догата — город-порт на побережье Ражского моря. ] столицы могут прислуживать другие рабы. Оказалось, что и годрумский цирк в этом отношении ничуть не хуже! Изящно очерченные губы тронула усмешка — единственный известный ей вариант улыбки.
А еще в школе говорили, что нет хуже участи, чем стать гладиатором. Салева, школа… Как давно это было? Три года назад. В прошлой жизни. А ведь была еще и позапрошлая. Та самая с теплым деревянным полом под босыми ногами… Зан запретила себе вспоминать.
