Старинная легенда рассказывает, что однажды поздней осенью молодые влюбленные Азра и Милош, спасая свою жизнь и запретную любовь, после целого года нелегких скитаний добрались до затерявшегося среди скал холодной Боснии голубого родника. Измученные и голодные, они решили положить конец страданиям и умереть. И в ту самую минуту, когда Милош прощался со своим мечом и любимой девушкой, на них набрел, ведя за собой на поводу коня, пожилой однорукий солдат. Он предотвратил гибель Милоша, подарил ему коня и сказал: «Скачите к Игману. Там вы найдете свое спасение... Пусть не пугает вас эта высокая гора. Летом, окутанная голубой дымкой, она красива и величественна. Зимой над нею бушуют ураганы и снежные бури, но она по-прежнему величественна и красива, хотя и сурова...» Молодые люди последовали совету солдата.
Когда в Яхорине стало известно, что эти двое находятся на Игмане, за ними направились два отряда преследователей. Одному отряду едва удалось добраться до половины заснеженной горы, а другому — до Черной вершины. Азру и Милоша преследователи так и не нашли, и сами оттуда живыми не вернулись...
Прошло немного времени... Пока в Гласинце, Романии и Яхорине передавали из уст в уста историю Азры и Милоша, сами они, перейдя через Игман, спустились по его противоположному склону в долину и там, где в Дрину впадает Чехотина, на месте нынешней Фочи, построили себе дом, в котором Азра вскоре родила трех сыновей — трех первых сплавщиков на Дрине, известных в народе как братья Обретенковичи...
Такова легенда об этой любви. А в книге речь пойдет совсем о другой любви и других людях, перешедших через Игман, — о бойцах Первой пролетарской народно-освободительной ударной бригады, героях, которыми будут восхищаться их внуки и правнуки и примеру которых будут следовать...
В Рудо они пришли в сумерках... Глухо звучали в тишине шаги усталых бойцов, идущих в колонне по деревянному настилу моста через Лим...
День был ясный и холодный. Лужи на дорогах замерзли, в лощинах и над извилистым руслом Лима, в котором заметно прибавилось воды, стоял туман.
Через два дня в Рудо должно было начаться формирование Первой пролетарской народно-освободительной ударной бригады. С окрестных холмов спускались все новые и новые отряды партизан, прибывавшие со всех концов оккупированной фашистами Югославии. Одних тут же размещали по домам, другие сразу уходили на фронт, чтобы защищать город, в котором уже были созданы Народно-освободительный комитет и Комитет КПЮ, третьи помогали в швейных и обувных мастерских, в пекарнях, работавших на пределе.
Один из отрядов, шедших в Рудо, вел Воя Васич, учитель из Нижней Трнавы, что под Прокупле, — крепкий, статный усатый парень с ручным пулеметом на плече, в белой меховой шапке и длиннополой офицерской шинели. Когда люди взбирались по склонам Виярца и Сирова-Горы, он шел первым и, с трудом продвигаясь под тяжестью пулемета и ранца, прокладывал тропу в мокром снегу. Следом за ним шли остальные. Он их подбадривал, повторяя, что идти осталось немного, что Рудо уже совсем близко. Увидев наконец город, Васич что-то не очень внятно запел от радости и вдруг провалился в сугроб. Поднявшись, он обернулся к идущим и воскликнул:
— Рудо, товарищи!.. Это Рудо!
Из середины колонны вышел Гавро Гаврич, двадцатилетний студент из Земуна. Он остановился, удивленный, как будто увидел не ветхие одноэтажные домишки, а огромные строения, широкие улицы и площади. На его худом загорелом лице со множеством мелких веснушек появилось выражение тревоги и озабоченности. Он не сводил взгляда с городка и не двигался, словно у него не было сил идти дальше. С губ его, казалось, готовы были сорваться слова сожаления. Зачем он, оставив свои родные места, пришел сюда? На нем были гимназическая фуражка с красной пятиконечной звездой и короткий черный полушубок. За ремень с патронташем были заткнуты вальтер и несколько ручных гранат. Одна штанина у него была разорвана и болталась над солдатским башмаком, а другая засунута под белый шерстяной носок, подтянутый почти до колена. Был он высок ростом и худощав. А мятая, изорванная одежда говорила о том, что внешний вид его мало заботит.
Гаврич сошел с тропы и остановился, не вынимая рук из карманов полушубка. Он устремил взгляд туда, где вдали чернели в садах ряды сливовых деревьев. К северо-востоку от садов виднелось с полсотни домов, над крышами которых вился дымок.
— Что с ним? Может, он сомневается, что в городе наши? — спросил Шиля.
— Пошли, Гаврош! Пошли скорей! — крикнул Воя, увидев, что следовавшая за Гавричем часть колонны тоже остановилась.